История Макса. Глава 18

[fuchoin]

Вы не ждали нас, а мы приперлися)))))
Я не пропал! Все это время я главу писал, только медленнее, чем раньше из-за того, что теперь работаю на работе, плюс работаю в выходные по другой работе. Да и глава такого содержания, что далась несколько трудно. Но все-таки я ее дописал. И, конечно, бросать не собираюсь, просто будет, наверное, немного медленнее.
Итак...

Глава 18
На этот раз все было иначе. Не было апокалиптических картин ужасного будущего и мрачных пророчеств. Он просто оглядывал землю такой, какой она станет когда-нибудь, через много веков после него, или какой она должна стать, если... Вот эта переменная в уравнении была неизвестна. Но Максу и не хотелось решать какие-то задачи. Он был настолько измучен физически и морально, что даже во сне (или что это было?) хотел только покоя. Поэтому он просто смотрел. Смотрел и запоминал.
Никто больше не разговаривал с ним, но д'Альбер знал, что по собственному желанию может оказаться в любой точке планеты, это было замечательное ощущение. Больше всего тянул его к себе белый город у врезавшейся в сушу бухты. Там было хорошо, спокойно и — странное чувство — там Макс чувствовал себя дома. А еще он знал, что именно этот город станет отправной точкой, началом... Вот только чего?
Навещал граф и родную Францию, узнавая и не узнавая ее. Париж из бестолкового, но в общем-то уютного и местами даже красивого города превратился в гигантский муравейник размерами с небольшую страну. Некоторые здания сохранились в неприкосновенности. Он видел Лувр, привычно любовался Нотр-Дамом и удивлялся Тюильри, который из новостроя, каким он был в его время, превратился в старинную крепость и выглядел по-настоящему древним, Сена по-прежнему несла свои мутные воды, разрезая город на две части, а остров Сите, как и раньше, украшал дворец Правосудия, помнящий еще Людовика Святого. А вот Бастилии на своем месте не оказалось, и это вызвало волну некоторого злорадства. Зато над всем городом царила огромная уродливая конструкция из металла, чем-то напоминающая мусульманский минарет, какие Макс видел на картинках в книгах. Только эта башня была точно сплетена из колоссальных полосок железа и значительно превосходила высотой даже Нотр-Дам. Строение резко контрастировало с монументальностью дворцов и казалось неуместным, как лопата в театре.
А некоторые районы Парижа произвели на Макса ужасающее впечатление. Они состояли из виденных им уже ранее прямоугольных коробок из стекла и камня, не имеющих ни украшений, ни балконов, которые теснились на каменных же улицах. И все это почему-то очень угнетало.
На месте его родного замка сейчас стоял небольшой городок, впрочем, достаточно приятный на вид — по крайней мере, тут не было тех страшных каменных строений, а лишь небольшие, увитые розами домики с палисадниками. Бриена тоже не было видно — его сменила каменистая пустошь, от леса тоже не осталось и следа. Впрочем, это ничуть не огорчило Макса — видеть собственный замок и замок друга в руинах было бы тяжелее.
Но так или иначе, каждый свой полет, как он мысленно обозвал эти видения, граф начинал именно с белого города у моря. Незримой для других тенью он обходил его улицы и пристани, поднимался по крутым узким лестницам к спящим в сухой от солнца траве бастионам и опускался в прохладную синеву морской воды. Его больше не удивлял вид гигантских железных кораблей без парусов и повозок, которые сами собой носились быстрее любой лошади, - он мало обращал внимания на то, что являлось лишь фоном для главного. А главным был Белый Город. Его дух, очень древний и могучий, точно спящий кит, и одновременно радостный и светлый, как резвящийся в волнах дельфин. Почему-то возникало ощущение дежавю, будто Макс уже бывал тут когда-то или даже жил, словно тут прошло его детство. Это было абсурдно, но ощущение порой становилось таким сильным, что он даже переставал воспринимать и видеть себя взрослым. И вот уже загорелый дочерна мальчишка с растрепанными выгоревшими до белизны волосами карабкается по стершейся за века лестнице на скалу, где рядом с покинутым пещерным городом стоит полузабытая часовня. И он точно знает, что там у иконы Спасителя (не католической статуи, а именно греческой иконы) всегда горят две, свитые в одну, свечи...

Макс недоуменно смотрел на валяющуюся у него ног перчатку, которая только что ударила его по щеке.
-Арман, ты с ума сошел?
-Да, я сошел с ума. Сошел в тот день, когда доверил тебе свою жену! Смешно было думать, что ты внезапно одумался, но верно говорят, что горбатого могила исправит.
Сперва он даже не понял, что вызвало такую бурю гнева друга. Арман вернулся из очередной поездки по крепостям и гарнизонам Франции, но вместо того, чтобы проводить время с женой и дочерью в их парижском особняке, практически сразу ринулся к Максу, который сейчас также находился в столице, снимая неслишком роскошные, но удобные апартаменты на улице Сен-Жак. И прямо с порога, не объясняя ничего, швырнул в него перчаткой.
-Да скажи же, в чем дело?! - взмолился граф, - какая муха тебя укусила?!
-Не притворяйся, что не понимаешь! - синие глаза барона стали почти черными, и Максу на какой-то безумный миг показалось, что зрачки вытянулись в вертикальные линии, - у Лилиан светлые волосы!
-И что?
-Ты видишь хоть один светлый волос у меня на голове или в бороде? А теперь вспомни Аврору. Она — брюнетка!
-Арман, постой. Это ведь ничего не доказывает...
Они так и стояли около лестницы, ведущей в апартаменты графа д'Альбера — пораженный всем происходящим Макс и разъяренный Арман.
-Не надо изображать идиота, - рычал де Бриен, - это выдало тебя с головой. Лили — твоя дочь, а не моя!
Граф оперся плечом о стену и посмотрел на друга без гнева, но с усталостью:
-Глаза у нее тоже сиреневые, как у меня?
-Какая разница! Достаточно того, что она блондинка!
-Ты задавал вопрос по поводу отцовства Авроре? - в голосе Макса прозвучал некоторый интерес.
Заявление Армана графа не разозлило и даже не ошарашило, а скорее, вызвало научный интерес: и вправду, как у черноволосых родителей могла появиться светленькая дочка? Или... Аврора действительно не была верна мужу? Но об этом думать не хотелось.
-Она только плачет, - скривился барон, но тут же снова вскричал, - но ничего не отрицает. Слышишь, ты! Она — не отрицает!
А вот теперь Максимилиан почувствовал, что земля под ногами пошатнулась. Как это — не отрицает? Что за чушь? Хотя...
-Если ты орал на нее так же, как сейчас на меня, ты я понимаю, почему она не может вымолвить ни слова.
-Твоя ирония неуместна, - процедил Арман, - ты предал нашу дружбу, и рассудить нас сможет только дуэль.
Макс опустил глаза на все еще валяющуюся на мраморном полу перчатку из дорогой лайки с вышитым на ней вензелем. Не исходи вызов от Армана, он, возможно, и принял бы его, как принимал их от десятков рогоносцев, чьи жены предпочитали обществу мужей его компанию, но...
-Я не буду с тобой драться.
-Мало того, что предатель, так еще и трус, - скривил губы барон, - конечно. Я ведь сражаюсь лучше тебя.
-Ты действительно сражаешься лучше меня, но дело не в этом, - вздохнул Макс, - я просто не хочу драться с другом. К тому же дуэли — глупый и никому не нужный риск. А я считаю, что, если уж отдавать жизнь, то ради ради чего-то более высокого, нежели выяснение отношений.
-Хватит корчить из себя святошу, тебе не идет, - бросил Арман, - завтра в семь утра у Нельской башни. Не придешь, считай, что у тебя никогда не было друга.
И барон, больше не говоря ни слова, зашагал вниз по лестнице.
Д'Альбер вернулся в свой кабинет и устало опустился на стул, что стоял возле письменного стола. Ах, Арман, Арман... И откуда же в тебе столько упрямства? Впрочем, его отчасти можно понять. То, что у Лилиан светлые волосы, действительно было странно, и самым логичным объяснением является версия измены. Логичным, но не правильным. Потому что есть еще вопрос доверия, вопрос дружбы, проверенной всей их жизнью. Неужели Арман готов забыть все это? Хотя, с другой стороны, дружба их до сего дня ни разу не подвергалась серьезным испытаниям на прочность и неужели же она не выдержала первой же проверки?
А как бы он, Макс, повел себя на месте Армана? Граф попытался представить себя в похожей ситуации и не смог. У него никогда не было в жизни ничего такого, чем бы он дорожил так же сильно, как барон своей женой. Ну, разве что, их дружба...
Конечно, он завтра придет к Нельской башне, но с тем, чтобы еще раз попробовать вразумить друга — может, за ночь тот остынет и поймет, что Максимилиан не мог предать его. А если нет... Что ж, он примет бой, хоть и вряд ли победит в нем. Граф д'Альбер никогда не имел склонности в бретерству и всячески старался дуэлей избегать. Нет, он был весьма неплохим фехтовальщиком, хоть и не таким виртуозным, как Арман, однако считал преступным бессмысленно рисковать чужой жизнью. А особенно сейчас, когда главное для него — это война с Орденом.
Орден... А не он ли виноват в том, что творится с Арманом? Вросший в человеческое общество подобно плесени в сыре, Орден мог осуществить практически что угодно. Де Бриену могли исподволь внушать мысли о неверности жены и предательстве друга. Конечно, прямых наветов тот слушать бы не стал, а вот невзначай брошенные замечания, шуточки, даже взгляды — все это могло месяцами откладываться в памяти. Но почему Аврора даже не пытается объяснить что-то мужу? Впрочем, видимо, просто понимает, что это бесполезно.
Удастся ли Максу переубедить де Бриена? Или он потеряет единственного близкого человека и останется совсем один? Впрочем, так даже лучше, пожалуй. Орден вот-вот узнает об утрате «Заветов Великого Змея» - герцогиня де Монтегю разъяснит, кто именно уничтожил книги. Этого Максу, без сомнения, не простят. Так что стоит обрубить все, что привязывает его к жизни, заранее. Жаль завещание не составлено — как-то не думал об этом. А кому, собственно, он может завещать Альбер и фамильные капиталы? Выходит, что и некому. Что ж, в округе много приютов для сирот и монастырей, которые едва сводят концы с концами.
До утра Макс так и не сомкнул глаз. Чтобы скоротать время, он открыл наугад Библию, и взгляд его упал на строки 22 Псалма: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня». Это был и совет, и слова поддержки, и на душе сразу стало легче, точно ангел-хранитель накрыл его своими крыльями. Нужно просто доверится Богу, и все сложится так, как должно.
...Одинокий зуб Нельской башни терялся в утреннем тумане, который клочьями плыл над поверхностью Сены, обволакивая все, к чему прикасался, холодными влажными пальцами. Здесь пока было пустынно, но пройдет пара часов, и вокруг башни закипи жизнь — рыбаки придут с уловом, потянутся в город телеги с товарами. Другой берег просматривался плохо, и громада Лувра напоминала то ли горную гряду, то ли морской чудовище.
Макс спешился и, накинув повод на ветку дерева, зашагал по утоптанной тропинке к подножью крепостной стены, частью которой и являлась Нельская башня. Здесь была удобная ровная площадка, которая издавна полюбилась дуэлянтам.
Вчера они не договорились об оружии — просто забыли за эмоциями и попытками доказать что-то друг другу — поэтому граф прихватил с собой и шпагу, и пистолет. Надо сказать, что стрелял он всегда лучше, чем фехтовал, но в последнее время глаза стали подводить — чтобы разглядеть предмет, расположенный в отдалении, приходилось щуриться. Сказывалось долгое сидение за книгами.
Арман приехал примерно через полчаса. Он привязал Нуар рядом с Инеем и решительно подошел к Максу.
-Заставляешь себя ждать, - сказал тот без неприязни. Барон в ответ только дернул плечом, а потом холодно сказал:
-Мы не выбрали оружие. Предлагаю шпаги, для стрельбы слишком сыро и видимость плохая.
-Как скажешь. Но... Арман, ты не одумался? - Макс требовательно посмотрел на друга. Тот был по своему обыкновению весь в черном — выбери они пистолеты, попасть в такую мишень на фоне молочного тумана не составило бы труда даже при небольшой близорукости. Думал ли об этом Арман? Хотелось верить, что нет.
-Одумался? - саркастически скривил губы тот, - с чего бы это?
Граф заметил, что тот плохо выглядит — то ли пил накануне, то ли не спал много ночей подряд.
-Я не предатель! И я очень надеялся, что ты это понял.
-Вот только не надо изображать оскорбленную невинность, - отрезал барон, - сначала я застал тебя развязывающим корсет Авроры, а затем у нее рождается светловолосая дочка, которую, надо отдать тебе должное, ты спасал, как... родную. Не слишком ли много совпадений?
-И тем не менее, это совпадения. Ну, разве что кроме спасения жизни Авроры и Лили. Но не потому, что они мне родные, а потому, что жизнь человека священна. А еще ты бы не пережил их потери, а я бы не пережил потери друга, - стал объяснять Макс.
-Думаешь этим меня растрогать? - Арман был непробиваем, - не выйдет. В позицию!
Взвизгнув, шпага вылетела из ножен — дорогой клинок из отличной стали, доставшийся де Бриену от отца. Черный камзол полетел на землю, барон остался в белоснежной батистовой рубашке. Макс также снял верхнюю одежду, но шпагу обнажать не спешил.
-Арман, еще раз прошу тебя, одумайся! - взмолился он.
-Деремся до смерти! - рявкнул в ответ тот и сделал выпад.
Граф едва успел увернуться и тоже выхватить шпагу.
Пока он не атаковал, только парировал удары, не давая себя ранить и стараясь не ранить противника. Отступая, Макс в конце концов оказался прижат спиной к сырым замшелым камням крепостной стены.
-Что, дальше пятиться некуда? - усмехнулся Арман, - нападай, наконец. Или струсил?
Струсил? Горькая обида подступила к горлу: мало того, что де Бриен обвинил его в предательстве, так еще и называет трусом! Какая-то часть сознания понимала, что это не более чем провокация, но мальчишеское желание доказать свою смелость оказалось сильнее.
Макс ловко ушел от атаки Армана (острие шпаги оставило на камнях глубокую царапину) и сделал выпад. От неожиданности барон едва не пропустил его, в последний момент отклонившись вправо.
Теперь дрались молча, попеременно отступая и атакуя. Д'Альберу помогала его природная ловкость, де Бриен же был лучше подготовлен: знал множество хитрых приемов, да и сноровки у него было больше — барон упражнялся со шпагой каждый день и старался не пропускать тренировок. Макс парировал все его выпады, но вдруг, когда, казалось, он должен был ранить противника, тот самым неожиданным образом отклонился в сторону, и только проворство спасло графа — шпага Армана лишь рассекла ему кожу на боку. Белоснежная рубашка окрасилась алым.
На этом бы и закончить дуэль — кровь пущена, сильнейший выявлен, но барон сказал, что бой будет до смерти. Но на какой-то краткий миг графу показалось, что в момент, когда клинок друга достиг цели, в его глазах промелькнула растерянность, которая впрочем тут же сменилась мрачной решимостью.
Макс поднял шпагу и сделал выпад. Рана не была серьезной, но отчаянно болела, что очень отвлекало внимание и ограничивало подвижность правой руки. Но слова о трусости, брошенные Арманом, по-прежнему больно жгли сердце. «Пусть мне не победить в этой дуэли, но я покажу тебе, как ты был несправедлив!» - решил Макс и снова бросился в атаку.
Оба бились уже достаточно долго, силы были на исходе, руки наливались тяжестью. Несколько раз Макс оступился и чудом не упал, движения же Армана не такими ловкими. Теперь все зависело от того, кто выдохнется первым.
Как получилось, что де Бриен пропустил выпад противника, никто так и не понял. Однако неожиданно оказалось, что его шпага торчит из земли, а клинок Макса уперся в горло.
-Ну, чего ждешь? - прошипел Арман, - кишка тонка? Так и знал, что ты трус.
Азарт боя уже прошел, уступив место усталости и горечи. Да и обида на несправедливые обвинения тоже стала не такой острой. Друг просто заблудился, потерялся и не знает, кому верить.
Шпага Макса упала на землю.
-Можешь считать меня трусом, но убивать тебя я не стану.
На лице Армана за секунду сменилось несколько выражений: от разочарования до гнева. Он смотрел на друга колючим взглядом, и весь его вид выражал отчаяние и обиду.
-Хочешь быть добреньким? - скривил губы барон, - только мне твои подачки не нужны.
Макс сжал зубы.
-Как хочешь, но продолжать я не буду, - деревянным голосом сказал он.
Де Брин набрал воздуха, чтобы что-то сказать, но тут же выдохнул, передумав. А потом коротко и обидно ударил Максимилиана по щеке и, резко развернувшись, зашагал к привязанной к дереву Нуар. Тот краем глаза заметил, что, когда барон надевал брошенную на землю куртку, яростно рванув непослушный рукав, из кармана что-то выпало, но потрясение от всего произошедшего было столь сильным, что это происшествие осталось на задворках сознания.
Мир, точнее, его остатки, был разрушен, а обломки погребли Макса под собой. Он привалился плечом к сырым камням крепостной стены и закрыл глаза. Д'Альбер слишком хорошо знал своего друга, чтобы не понимать причины его обиды. Арман чувствовал себя оскорбленным не потому, что проиграл бой, главной причиной была жизнь, которую Макс не смог у него отнять. В глазах де Бриена это была подачка и жалость.
Граф привык самостоятельно решать все свои проблемы, но сейчас отчаянно захотелось почувствовать рядом плечо поддержки, ибо груз, что давил на него, становился непомерно тяжелым. И, пожалуй, именно сейчас мысль об одиночестве, с которой он, казалось, давно свыкся, возникла в сознании со всей ясностью. Кто у него есть? Отец? Но ему нет никакого дела до сына. Друзья? Единственный друг считает его предателем. Что до женщин, то ни одна из них не любила его по-настоящему. Выходит, в настоящем не осталось никого, на чье плечо можно было бы опереться в трудную минуту. Впрочем, оставался еще отец Франсуа, загадочный отшельник, почти святой. Но захочет ли он выслушать его, не прогонит ли великого грешника?
Мысли об отшельнике и бывшем духовнике слегка приободрили Макса. Решено. Он отправится к отцу Франсуа! Вот только заедет в свою гостиницу, чтобы переодеться и привести себя в порядок.
Д'Альбер внезапно почувствовал, что очень замерз — в пылу боя ему было жарко, но сейчас утренняя промозглая сырость забралась под рубашку. Граф подобрал брошенный не землю камзол и увидел валяющийся на земле сложенный вдвое листок бумаги. Так вот, что выпало из кармана Армана. Судя по всему, это было какое-то письмо, которое Макс, разумеется, не собирался читать, но порывом ветра лист развернулся, и взгляд упал на первую строчку: «Максимилиан!»
Сперва д'Альбер не поверил своим глазам. Это было письмо ему? Но почему Арман не отдал адресату, а спрятал в кармане? А кто автор послания? Почерк незнакомый — аккуратный, мелкий, с красивыми росчерками. Явно женский.
Поколебавшись еще несколько секунд, Макс все-таки прочитал:
«Максимилиан!
Ведь Вы позволите называть Вас так? Прошу Вас, помогите мне. Барон де Бриен стал таким ревнивым, что моя жизнь постепенно превращается в ад. Он охладел к дочери, а со мной разговаривает только, чтобы устроить очередной допрос.
Максимилиан, я стольким Вам обязана, не откажите же в еще одной просьбе. Поговорите с Арманом о нас. Вас он послушает, я знаю.
Остаюсь Вашим преданным другом,
Аврора, баронесса де Бриен».
Граф сложил бумагу и сунул в карман. Содержание письма было вполне закономерным, как и то, что Арман не отдал его адресату — для него тот факт, что Аврора решила написать Максу, был лишим доказательством измены обоих. Вот только немного удивило обращение по имени. Что бы не думал ее муж, между ними никогда не было столь близких и доверительных отношений. Впрочем, бедная, измученная ревностью мужа Аврора, видимо, хочет довериться хоть кому-то. Так же, как и он сам. Однако вряд ли эта подробность ускользнула от внимания Армана.
Макс отвязал Инея, сел в седло и пустил коня шагом, не переставая анализировать все случившееся. Собственно, с дуэлью все было понятно, хоть и мучительно больно, но тревожил другой вопрос: как письмо Авроры попало к Арману? Как бы не был обижен де Бриен, он ни за что не опустился бы до того, чтобы перехватывать чужие письма и, более того, читать их. Выходит, послание кто-то ему подбросил? Но кому и зачем нужно поссорить двух друзей и разрушить семью Армана? Герцогине де Монтегю? Но какой резон ей вредить падчерице, до которой Элен, сказать по правде, и дела-то никогда не было? Ордену? Тоже не видно причин. Хотя действия Ордена вообще зачастую не поддаются никакой логике — по крайней мере, на первый взгляд.
Макс не заметил, как добрался до особняка, где снимал этаж — умный конь сам принес хозяина домой. Если не считать немногочисленной прислуги, д'Альбер жил тут один, но только сегодня он ощутил это одиночество в полной мере. Пустые комнаты, где каждый звук отдавался эхом, точно в гробнице, унылая серая улица за окном, по которой то и дело ездят телеги, запряженные понурыми ослами и мулами, печальный звон колокола на крошечной церкви за углом.
В дверь поскреблись.
-Ваше сиятельство, утренняя почта, - раздался из коридора голос Готье, который так и не дождался ответа хозяина.
-Положи и уходи, - коротко бросил Максимилиан.
На серебряном подносе оказалась целая стопка писем. Впрочем, как и обычно. Содержание их он знал наизусть: «Ах, граф, когда же вы наконец появитесь при дворе? Я устала ждать. Ваша Луиза (Изабель, Генриетта и т.д.)». В последнее время он отправлял все эти, украшенные вензелями и сердечками послания в камин, но не в этот раз. А почему бы и нет? Все они, конечно, пустышки, для которых он — не более чем красивая вещица, пикантное приключение, но в их обществе, возможно, получится хоть на какое-то время забыть об одиночестве. А вот и повод — приглашение на бал, что состоится через две недели в Лувре по случаю пятилетия наследника престола. Правда, надо еще как-то прожить это время, ну да ладно. Тут же подумалось, что отец Франсуа, навестить которого он так хотел утром, вряд ли одобрит решение вернуться в свет, но эта мысль лишь мелькнула и пропала.
Макс небрежно перебирал письма, и тут один конверт привлек его внимание. Не похожий на другие, он не имел ни украшений, ни обратного адреса. Только алая сургучная печать со змеей, обвивающей три сферы, запечатывала его.
Сердце пропустило один удар. Вот уж по истине день неожиданных посланий.
Д'Альбер развернул плотный белый лист.
«Дорогой граф! Что-то вы совсем забыли нас, а между тем, нам весьма не хватает вашего общества — ведь нечасто сегодня встретишь столь умного и остроумного собеседника и преданного адепта. Просим вас почтить вниманием очередное собрание Ордена, что состоится завтра в доме королевского прево на улице Ла Гранж в четыре часа пополудни».
Вот и все. Лист выпал из рук Макса и приземлился возле холодного камина. Просто так подобные приглашения не пишут, и это может означать одно: о сожженных книгах стало известно Великому Магистру. Впрочем, смешно было бы рассчитывать на то, что Элен де Монтегю станет хранить его тайну.
Что ж... Значит, он сделал на этом свете все, что должен был. Оставалось надеяться, что жертва станет не напрасной, и уничтожение «Заветов Великого Змея» действительно подорвет могущество Ордена. А ссора с Арманом, выходит, случилась к лучшему — пусть лучше барон считает его предателем, чем тоскует по потерянному другу. Как говорится, Feci quod potui, faciant meliora potentes1.
«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной...»

Белый город на берегу моря. Его убежище, приют для измученной души и отдых для истерзанного тела. Теперь он мог приходить сюда по своему желанию, стоило только потерять сознание, что случалось в последнее время все чаще и чаще. Здесь он был свободен и именно тут ждал его Друг.
Образ Друга был особенным. Он всякий раз являлся в новом облике, но Макс всегда знал, что это именно Друг и никто другой. То он походил на Армана, то это был вечно ощетиненный молодой человек в очках, то очень худой парень с длинными черно-седыми волосами. Как выглядел при этом он сам, Макс не знал, но Друг всегда узнавал его. Иногда она оба были мальчишками и с удовольствием путешествовали по Городу, всякий раз открывая какие-то его тайны: то замшелый якорь от старинного корабля на морском дне, то остатки древней кладки в осыпавшемся овраге, а то и вход в таинственное подземелье на одной из городских улиц.
Но самым любимым местом все-таки была часовня. Вернее, небольшая церковь, выдолбленная прямо в куске скалы возле пещерного города — наследия забытой цивилизации.
Странное это было место. Церковь не походила ни на один из виденных Максом храмов. Тут было две крошечных комнатки, в одой из которых перед образом Спастеля в медной подставке всегда горели две переплетенные друг с другом свечи, а в полу было выдолблено углубление для гроба, а во второй стену украшала фреска. Время не пощадило ее, и теперь едва ли можно было понять, что на ней изображено — просматривались лишь силуэты всадников. Кто были эти всадники и для кого выдолблена в полу могила, Макс не знал, а храм молчал, до времени храня свою тайну.
Тут никогда никого не было. Максу иногда казалось, что это место закрыто для всех, точно дом, из которого уехали хозяева, но оно не было мертвым и заброшенным. Скорее, пещерный город и храм ждали кого-то, и это ожидание являлось целью их существования.
Чем были эти видения: спасительной галлюцинацией для истерзанной психики или непонятным пока откровением, - Макс не знал. Но они помогали ему не сойти с ума от боли и безысходности. Более того, он стал ловить себя на том, что жаждет снова оказаться в Белом Городе, поэтому порой специально злил палача или дознавателей, чтобы те скорее отправили его в беспамятство.
Наверное, Арман назвал бы это слабостью, но Макс почему-то знал: все эти видения для чего-то очень важны и являются ему не просто так. Хотя, может быть, он просто медленно сходил с ума...

________
1 "Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше" (лат.)

(продолжение следует)