Песня Макса

27.07.2016 в 20:09

Пишет  Мидо Бан:

Наконец-то более-менее довела до ума песню, которую Макс поет вот в этой главе (если кому-то интересно почитать, но не пускает, стучитесь к Казуки)).
Когда-то уже ее тут выкладывала, но сейчас немного изменила музыкальную часть, получше записала, ну и исполнение более осмысленное - ясно стало, кто ее поет, где и почему))
В общем, вот, если кому интересно))


Cкачать Мидо Край мира бесплатно на pleer.com

@темы: Чукча - писатель

---

Не могу не поделиться

Не могу не поделиться, потому что готов подписаться под каждым словом. И сразу ниже добавляю свой комментарий к этому тексту.

21.07.2016 в 12:33

Пишет  Himura_K:

все так и есть
разве что я люблю всех без исключения собак, любых пород

20.12.2015 в 23:04

Пишет  Keeley A:

О породах собак
Сейчас я буду жаловаться на породное разведение. Нет, я не противник породистых собак, я не мечтаю аки зоошиза о запрете породного разведения в пользу популяризации дворняжек. Но мне не нравится, куда оно идет. Понятное дело, каждому свое, каждый выбирает породу по вкусу. Есть породы, которые мне нравятся, и я бы возможно себе завела. Есть породы, которые мне нравятся, но не завела бы никогда. Есть породы, которые мне просто не нравятся. И есть такие, которых я не взяла бы даже под дулом пистолета ибо страшны как атомная война. Я вправе выбирать, как и другие, никому свою точку зрения не навязываю. Породники могут обижаться, от этого мое мнение не изменится.
Но вот чего я никак не могу понять и принять - это уродование собак в угоду моде. То есть, когда внешний вид корректируется в соответствии не со спецификой данной породы, а исходя чисто из эффектности внешнего вида. Так сказать, по красоте. Причем красота эта зачастую довольно спорна, но у любителей видать глаз настолько замылен, что они не замечают, когда красота переходит в уродство. И хрен бы с ним, с внешним видом. Если б дело было только в этом, я бы эту тему спокойно игнорировала. Но внешние изменения ведут и к внутренним - страдает организм, здоровье. Грубо говоря, выводят натуральных инвалидов.
Я не буду говорить, какие дворняжки все здоровые и классные, но преобладание на улице сравнительно однотипных собак имеет свои причины. Не только то, что их больше выбрасывают, а также то, что иные хуже приспосабливаются к "дикой" жизни - они не выживают, не могут активно участвовать в размножении и тд. А вот "середнячки" живут себе, ну, сколько им может позволить уличный образ жизни, конечно.
Почему волки веками практически не изменяются? Почему их подвиды и дальняя родня, живущие в разных точках земного шара, имеют лишь некоторые отличия, зависящие от среды обитания, а в целом довольно схожи? Потому что их селекцией занималась природа, а не люди.

Много текста и фото

Изначально я хотела написать только про немецких овчарок как один из ярких примеров породного вырождения. И горячо любимую мною породу, в которой, к сожалению, нравящийся мне типаж стал не моден. Тот мутант, которого сейчас зовут немецкой овчаркой - это обнять и плакать. Как можно восхищаться ЭТИМ - я просто не понимаю. Горбатое, сплющенное с боков, ходящее на "ластах". Я не буду пересказывать тут историю породы (я ее когда-то подробно разбирала - писала работу по биологии), любопытствующие могут все узнать в интернете. Скажу одно - "папа" породы, Макс фон Штефаниц, в кошмарах не представлял, что сделают с его детищем через несколько десятилетий. Судите сами.
Вот Хоранд (Гектор) - самая первая зарегистрированная немецкая овчарка, выбранная самим Штефаницем

Вот Клодо - один из "эталонных" представителей породы, также по мнению Штефаница

Ну, и еще парочка собак начала века

...и то, что гордо именуется немецкой овчаркой сейчас

Я даже не буду писать о том, что собаки стали тяжелыми, массивными и сырыми, но как можно не видеть горбатости и изуродованных задних лап? Почему-то почти все "рекламные" фото сделаны в профиль (хотя для меня и он ужасен). Не потому ли, что спереди вроде бы мощная собака смотрится узкогрудой селедкой с вывернутыми лапами?

Как это можно считать красивым?
Кстати можно еще упомянуть "американский" тип немцев - со спиной попрямее, но более удлиненный и с короткими передними лапами. Выставочная стойка у них соответствующая

А недавно в стандарт внесены и запрещенные ранее длинношерстные особи, которые в большинстве своем имеют только одно предназначение - шоу. По строению это те же кривые инвалиды, но с длинной шерстью и нередко еще более сырые.

Хоранд? Клодо? Современная немецкая овчарка похожа на них не больше, чем на волка.
Если вам все еще кажется, что все с этими собаками нормально, посмотрите на них в движении. Это разве красиво? Это страшно!

И куда страшнее то, что их уродуют вовсе не выставочные стойки - нет, они такими кривыми и рождаются. Кто-то может и умиляется маленькими инвалидами, но у меня как-то не получается.

Для тех, кто не понял, что же плохого в таком строении собаки, порекомендую хорошую статью, в которой популярно все объясняется - http://caodog.ru/index.php?topic=5386.0
Или здесь, так как в первоисточнике не все картинки отображаются http://viadellaseta.jimdo.com/статьи/александр-власенко-об-уродстве-безобразной-красоты/
Если кто-то и после нее не впечатлился, "медицина тут бессильна". Любите и разводите заведомых инвалидов дальше...

Утешает в этой ситуации одно - не все люди считают гнутых победителей выставок нормой, поэтому порода разделилась на два типа - шоу и рабочий. Среди вторых тоже не все гладко, тоже есть горбы и тому подобное, но в целом поголовье смотрится очень прилично.

Собаки как собаки. И щенки вполне нормально смотрятся

Сторонники шоу по непонятным мне причинам презрительно зовут рабочих дворняжками, хотя как раз рабочие овчарки имеют куда большее сходство с "настоящей" немецкой овчаркой, выведенной Штефаницем.
Куда все таки придет порода с таким подходом еще лет через 30-50, страшно представить.


И раз пошла такая пьянка, помяну еще несколько пород, сильно видоизменившихся со временем. О последствиях таких метаморфоз растекаться не буду, все породные болячки можно найти в интернете. А не быть их не может - внешние изменения (укорачивание морды, лап и тд) обязательно тянут за собой изменения внутренние, то есть деформацию внутренних органов. Породники могут оскорбиться, конечно, но извините, я все породы любить не обязана. А любить деформированных сомнительной красоты ради животных не могу, даже если б желание было.
Сразу оговорюсь, что почти во всех породах есть и нормальные собаки, сохранившие качества своих предков. Где-то их больше, где-то меньше, но они существуют.

Английский бульдог
Никогда к бульдогам душа не лежала, но "старый" пес выглядит заметно лучше ибо порода стала совсем сырой и тяжелой, укоротилась морда, появились кожные складки


Афганская борзая
Всю красоту афгана свели тупо к длинной расчесанной шерсти. Как можно оценивать охотничью собаку по красоте? Она уложенными волосами бегает? В целом я ко всем разновидностям борзых отношусь тепло, но современный выставочный афган меня не привлекает совершенно


Бассет хаунд
Когда-то это была гончая. Опять же собаки стали массивнее, лапы, эффектности ради, укоротили, спины удлинили, нарастили складки. И хоть заводчики готовы до пены спорить, что их собаки не растеряли рабочих качеств, представить, как современный бассет гонит дичь по лесам, не представляю возможным. Пузо не травмируется?


Боксер
Укоротилась морда, появилась идотская стойка, в пользу которой культивируется выпирающая грудь и гнутая шея. А ведь были ничего так собаки


Бультерьер
Зачем так уродовать морду? Что красивого в яйцеобразной голове? Не собака, а два яйца, голова и тело, на ножках


Доберман
Почти то же, что и с боксером в плане грудной клетки. Вообще форма тела изменилась не в лучшую сторону - корпус сплюснут с боков, грудь торчит, шея тонкая - как-то не гармонично смотрится


Дог
Тоже отяжелели собаки, особенно по морде это заметно. Современные доги в большинстве своем живут очень и очень мало, имеют проблемные конечности, спины и тд. А ведь красавцы были


Колли
Внутренне собаки изменились мало, но все теперь идет в угоду любителей шерстяных комков, за которым и собаки не видно. Представьте эту подушку, продирающуюся сквозь кусты в поисках заблудившейся овцы...


Лабрадор
И эти тоже затяжелели, стали скорее не атлетичными, а массивными


Мастино (неаполетанский мастиф)
Ну, это просто пиздец, у меня даже слов нет. Только один вопрос - ЗАЧЕМ?!


Мастиф
И вдогонку мастиф (английский), с которым обошлись чуть легче


Мопс
Мопсы меня вообще пугают до усрачки. Вот честно. Постоянно кажется, что они сейчас совсем захлебнуться и прям на месте отдадут богу душу. Что не мешает заводчикам все глубже вдавливать нос в череп. А многие мопсы еще и страдают ожирением - это вообще ахтунг


Пекинес
Пекинес тоже когда-то был почти собакой, пусть и маленькой и мне несимпатичной. Но к шерстяному коврику я симпатий испытывать тем более не могу. Там еще укоротились лапы и морда, но за шерстью этого почти незаметно, как и собаку вообще


Ротвейлер
Массивное тело я еще понять могу, но не то, что происходит с головой - лоб выпячивается, нос вздергивается. Дебильноватый вид какой-то получается, как у больного гидроцефала. Нормальная же собака была, зачем так?


Самоед
Еще одна собака, которую ценят за шубу. Порода и так была пушистой и красивой, но вот этого перебора я оценить не могу


Сенбернар
Еще одна "утяжеленная" порода, при том, что сенбернары итак были довольно мощными собаками


Сеттеры
Приведу сразу три родственные породы - английского, ирландского и шотландского. У всех одни тенденции в уродовании - маленькие, но брылястые, сырые головы, тонкая шея и очесы, очесы, очесы. Собака в юбке, блин. Старые сеттеры намного красивее и гармоничнее смотрятся




Такса
Еще одно крайне печальное зрелище. Была коротконогая, но собака, стало нечто гусенецеподобное. Старым таксам хватало длины ног, чтобы забираться в норы за зверем, не было никакой нужды дальше их укорачивать, но ведь человеку куда важнее, чтоб вид был поэффектнее


Чау-чау
Вообще славная была собака, глаз радует. Но у породников иное мнение, поэтому они вывели бесформенное нечто. Люди умиляются "мишкам", у меня что-то не получается. Собака отяжелела, морда огрубела и вдавилась в череп, глаза где-то потерялись


Шарпей
Старое фото не самое удачное, но по крайней мере, на нем собака. Современные шарпеи меня пугает разве что чуть меньше современных мопсов. Особенно те, у которых морда не просто в складочку, а "надутая" - такое ощущение, будто осы покусали, и животному требуется срочная помощь. Из тех шарпеев, что бывали в нашем приюте, я не видела ни одного здорового. Жесть, а не собака


Шпиц
Милая "лисичка" стала тупо меховым шариком. Всем, умиляющимся этим созданием, хочется посоветовать купить мягкую игрушку. Морда укоротилась, нос вздернулся, лоб стал совсем выпуклым, а хвост едва не дотягивается до головы. А такая симпатичная собачка когда-то была


Эрдельтерьер
Вроде ничего собака, но и тут, если присмотреться, что-то не в порядке. Я никак не могу понять, зачем эрделю такие деформированные задние ноги? Еще и выставочная укладка шерсти усиливает впечатление, но и без него соотношение длин отдельных частей лапы заметно "ненормальное". Да и в целом выставочный грумминг для меня сильно портит внешний вид породы. В детстве я знала одного старотипного эрделя - хорошая была собака, смотрелась очень гармонично. Бороды у нее такой тоже не было. Да и какой практический смысл, когда на морде не просто жесткая шерсть, а такая вот борода? Это ж если постоянно не ухаживать за ней, там вечно будут скапливаться остатки еды. Про выгнутую спину уж промолчу


Если обратить внимание, в большинстве пород, даже самых разных, заметны общие тенденции - утяжеление тела в целом и отдельных его частей, укорачивание морд и лап (в тех породах, где они были хоть немного короче "естественного"), появление и увеличение числа кожных складок, наращивание шерсти. Все отклонения от "нормы", присущие той или иной породе, доводятся до абсурда. И кто-то считает это красивым, игнорируя породные болячки, с которыми большинство таких собак чуть ли не рождаются. Некоторые породы в большинстве своем даже не способны самостоятельно разродиться, например, из-за слишком крупных голов у щенков - и сук кесарят. И это считается нормальным. Не знаю, если так и продолжится, то в ближайшие десятилетия некоторые породы могут прийти к вырождению. Да и средняя продолжительность жизни их представителей уже сейчас не доходит до 10 лет.

p.s. Отдельных представителей пород, в целом мне несимпатичных, я люблю, но это, так сказать, заслуга конкретной собаки или ее хозяина, с которыми я знакома. Так, например, я была горячо привязана к соседской пуделихе Джесси, несмотря на то, что в целом к пуделям отношусь очень прохладно.

@темы: В мире животных, Все баки!

---

Люблю остроумных людей

Я тут, не теряйте меня. Просто, с работы дайрики почему-то отображаются криво, а из дома я обычно сплю)))))
Но не поделиться прекрасным не могу.))))
На улице идут дорожные работы. Ну, все как положено - заграждения и т.д., а на заграждениях таблички. Табличка первая:



И табличка вторая:

@темы: От улыбки, Стоп-кадр

---

История Макса. Глава 19

Увы, писать получается крайне медленно, потому что свободного времени не осталось вообще. Стихи в главе авторства  Мидо Бана

Глава 19
Арман с досадой пнул подвернувшийся под ноги камень.
Опять его не пустили даже на порог Бастилии! Что же это за запрет такой, что он сильнее жадности охраны? Ведь он предлагал им столько, что каждый из стражников мог бы при определенной экономии прожить остаток жизни, не работая?
Казалось, вокруг Макса выстроена непробиваемая стена: ни увидеть, ни узнать ничего о его судьбе. Даже суд до сих пор не назначен, да и будет ли он, по крайней мере, публичный? Зная Орден, Арман склонялся к мысли, что судьба друга давным-давно решена, осталось только добиться от него местонахождения рукописи. Впрочем, Арман, этого тоже не знал. Но, может, оно и к лучшему.
Де Бриен перепробовал все, чтобы облегчить участь Макса: подкупы, угрозы, даже мольбы. Да, он практически умолял королевского прево и по совместительству Великого Магистра Ордена отпустить узника, дать ему возможность уехать и больше никогда о себе не заявлять. Обещал, что сам уговорит его признаться, где спрятаны рукописи. Все без толку.
Арман брел по набережной Сены, сам не зная, куда идет. Домой возвращаться не хотелось — с тех пор, как Аврора, забрав Лили, уехала к отцу, там было пусто и все напоминало о его ошибках. Тут же, напротив, было как всегда многолюдно: цветочницы расхваливали свой товар, цокали копыта лошадей, где-то надсадно орал осел, перекрикивались матросы с кораблей и лодок. Это был привычный Париж, царственный и убогий, суетливый и степенный — такой разный и такой родной город. Тысячи людей, живут в нем своей жизнью, и только он, барон де Бриен, тут совсем один.
А вот и Лувр величественной скалой высится над рекой, глядя бесчисленными окнами на Нельскую башню. Сейчас все прошлые ссоры и дуэль представлялись Арману несусветной глупостью. Как же слеп он был, ничего не видя дальше им же выдуманной обиды! Слеп и глух. А теперь уже ничего не исправить...

Поначалу ярость действительно ослепила Армана. Он сражался с намерением убить того, кто отнял у него жену и дочь, лишив надежды на счастье. Лишив самого смысла жизни, который он только сейчас нашел. Убить или погибнуть самому, потому что жить с раной вместо души невозможно.
Прозрение наступило, когда шпага, наконец, достигла цели, и Макс невольно схватился левой рукой за правый бок, рубашка на котором мгновенно окрасилась алым. Барону показалось, что на него некто невидимый вылил ведро ледяной воды.
Что же он делает? Он же собирается убить лучшего и единственного друга! Да, горькая, как море чернил, обида наполняла сердце, но все равно он не сможет лишить его жизни. Арман на миг представил себе Макса, лежащего на земле в луже крови, бледного и безжизненного, и содрогнулся. Что бы сейчас не произошло между ними, оставалось прошлое с его победами и горестями, что они всегда делили пополам. И как бы ни было сейчас больно, забыть этого де Бриен не мог.
Шпага дрогнула в его руке — какой-то миг Арман колебался, не зная, продолжать ему дуэль или остановить ее. Ведь, как не крути, а он фехтует лучше Макса, а значит, у того совсем мало шансов на победу. Но прекратить бой — значит сдаться, признать свое поражение. А самое главное, это означает остаться в живых и влачить жалкое существование лишенного веры в людей и надежд полутрупа. Что ж, выход один — поддаться и дать убить себя. Причем, поддаться так, чтобы Макс ничего не заметил — все же он тоже был не последним фехтовальщиком и распознать поддавки ему не составит труда.
Судя по тому, что через некоторое время клинок шпаги противника уперся ему в горло, в своем старании Арман преуспел. Ну, вот и все. Сейчас он узнает, есть ли хоть что-то там, за чертой...
-Можешь считать меня трусом, но убивать тебя я не стану.
Де Бриен непонимающе поморгал, переводя взгляд с упавшей на землю шпаги на того, кто это сказал. Как это — не стану? Что за шутки? Мируар что, не понимает, что иначе нельзя? Или делает это намеренно, чтобы причинить еще худшую боль? Вот мол, какой я добрый, подавись своей презренной жизнью! Мало он уже унизил того, кто всю жизнь верил ему как себе, так теперь хочет окончательно растоптать?
Впрочем, с подлецами, действительно, не дерутся на дуэли, подлецам дают пощечины. По крайней мере, именно это твердил себе Арман все то время, что ехал от Нельской башни до своего особняка на улице Сент-Антуан.
Город уже проснулся, улицы наполнились выкриками торговцев, смехом, руганью и прочими звуками живущей своей жизнью столицы. Но де Бриен ничего этого не слышал, он точно был окутан коконом пустоты, в котором не было ни звуков, ни образов, ни даже мыслей — только горькая обида и безысходность.
Он остановил Нуар возле парадного входа, украшенного затейливой резьбой, но спешиваться не торопился. Нечего ему делать там, дома его не ждут и возвращению рады не будут. Разве что крошечная Лили, ничего не зная об предательстве матери, по-прежнему тянула к Арману пухлые ручки и радостно улыбалась. А он, Арман, глядя на крошечную девочку, не мог отделаться от чувства вины за то, что не видит в ней собственную дочь.
Морис, верный слуга, подбежал, желая принять лошадь, но тот покачал головой:
-Передай хозяйке, что я уехал в Бриен, - бросил он.
-Слушаюсь, господин барон, - поклонился тот.
-Скажи, пусть в ближайшее время не ждет.
-Господин барон, мне поехать с вами? - обычно слуга обязан был сопровождать хозяина повсюду, но Морис знал, что тот предпочитает делать все сам и не прибегать к помощи прислуги.
-Нет, останешься здесь и будешь выполнять распоряжения хозяйки.
Слуга снова поклонился, а Арман развернул вороную кобылу и поехал прочь.
Улица Сент-Антуан вывела его на площадь Бастилии — мрачная громада главной тюрьмы страны пристально щурилась на прохожих узкими бойницами башен, точно выискивающий жертву дракон. Арман послал Нуар в рысь — хотелось скорее миновать страшное здание. Не дай Бог когда-нибудь оказаться по ту сторону кованной решетки ворот!..

Как же он, оказывается, соскучился по родному замку! Будучи помощником Сюлли, последние годы Арман находился в постоянных разъездах, бывая дома только наездами. Да и то сначала он жил в Париже, потом вслед за Авророй перебрался в Монтегю. В Бриене нечего было делать — Аврора почему-то невзлюбила родовой замок мужа, а отец окончательно перебрался в Лувр, чтобы быть поближе к королю, верность которому пожилой барон поклялся хранить до самой смерти.
И вот теперь копыта Наур снова цокают по древним плитам могучего моста, перекинувшегося через заросший кувшинками крепостной ров. Построенный еще в XII веке, замок Бриен давно перестал служить военной крепостью, однако до сих пор был крепким и могучим, точно спящий великан, и в случае войны смог бы выдержать длительную осаду. К тому же арсенал, который они с Максом нашли в детстве, никуда не делся, а оружия там хватило бы на то, чтобы вооружить целый замковый гарнизон.
Охранник, дремавший у ворот, не сразу понял, что вернулся хозяин, но, сообразив, просиял и бросился отпирать массивный замок.
-А мы уж и не чаяли, что вы родные места навестите, - говорил он, - вот радость так радость!
Одарив привратника целым экю, Арман спешился и передал повод кобылы в руки конюха, который радостно таращился на барона. Повелев подать обед в его комнату, он быстрым шагом отправился к себе. Хотелось переодеться и собраться с мыслями. Хорошо, что в замке нет никого, кроме немногочисленной прислуги — сейчас Арман желал быть один, и, приедь сюда кто-то из знакомых, выгнал бы взашей.
Бросив украшенную пером цапли шляпу на кровать, де Бриен с размаху повалился в глубокое, любимое еще с детства, кресло, что стояло у окна. Почему-то именно в нем думалось лучше всего.
Он вспоминал, как впервые встретил Аврору — она тогда показалась ему похожей на сказочную фею: воздушная, легкая и чистая. Казалось, никакой грех не способен даже коснуться этого ангельского создания. Она покорила Армана с первого взгляда своим хрустальным голосом, которым пела старинные баллады в сопровождении лютни, невинным взглядом синих глаз и застенчивой улыбкой. Пожалуй, она была противоположностью прямолинейному грубоватому де Бриену, и этим мадемуазель де Монтегю навсегда пленила его сердце. Мог ли он тогда помыслить, что все обернется именно так?.. Неужели нет в мире семей, где мужья не изменяли бы своим женам, а жены не обманывали мужей? Арман вспомнил похождения Макса, большая часть пассий которого были замужними женщинами. Они тогда вместе смеялись над историями о том, как графу порой приходилось удирать через окно или каминную трубу, спасаясь от гнева невовремя вернувшегося домой рогоносца.
И этот распутник еще смеет корчить из себя святошу! Для того, чтобы понять, что же такого в нем находят женщины, нужно было родиться одной из них, поэтому Арман решительно не мог взять в толк, почему Мируар пользуется такой популярностью у противоположного пола. Ну да, он хорош собой, но и де Бриен не урод. Как бы то ни было, коварный соблазнитель использовал свои чары на бедной Авроре, и та, подобно кролику перед удавом, не смогла устоять. А когда все зашло слишком далеко, было поздно.
В глубине души барон понимал, что подобным образом уговаривает сам себя, ища оправдание собственной ревности и подозрительности. Но, с другой стороны, если не Макс, то кто? Иначе как в семье черноволосых родителей могла появиться дочь-блондинка?
Сердце и разум Армана буквально рвались на части — больше всего на свете ему хотелось ошибиться, узнать, что лучший друг и жена не обманывали его. И, хоть он понимал, что это невозможно, ведь все доказывает обратное, в глубине души продолжала теплиться безумная надежда на чудо. Де Бриен никогда не был набожным, но сейчас мысленно взмолился: «Господи, пусть я окажусь неправ! У меня нет никого дороже их, я не могу потерять всех сразу!»
Одиночество — то самое одиночество, которое он раньше так любил — навалилось на него, придавив под своей тяжестью, точно могильная плита. От него хотелось бежать без оглядки, и Арман, повинуясь внезапному порыву, действительно поднялся с кресла и почти бегом покинул комнату, едва не сбив с ног служанку, принесшую обед.
Быстрым шагом он пронесся по коридору, сбежал по лестнице в каминный зал и только тут остановился, оглядываясь, точно впервые оказался в главном помещении родного замка. Со стен смотрели на него многочисленные предки, чьи портреты были развешаны повсюду. Взгляды оказались разные: строгие, суровые, насмешливые, внимательные, некоторые смотрели с осуждением, а знаменитый предок маршал Жиль де Рец, облаченный в стальные доспехи, - с гордостью. Арман вздохнул — он считал, что им-то точно гордиться не стоит. Всех его достижений в жизни — только дочка, да и та, судя по всему, не его. И все, все люди на портретах черноволосые... Тут взгляд барона упал на ранее незамеченную картину. На ней было изображено целое семейство — муж, жена и дочь, судя по нарядам, жившие лет сто назад. Арман оторопело уставился на портрет, до конца не веря своим глазам. Потом зажмурился и снова посмотрел — ничего не изменилось. Волосы женщины и девочки, изображенных там, были пшеничного цвета. «Баронесса Огюста Жозефина де Бриен с дочерьми» - с трудом прочитал Арман выцветшую подпись. Это же его прапрабабка! Почему он никогда раньше не приглядывался к ее портрету?
Почему-то перед глазами возникла картина падающего с потолка стального креста, пронзившего емкость с эликсиром бессмертия. И так же, как тогда крест навсегда изменил их с Максом жизнь, так и сейчас этот портрет расставил все по своим местам. Д'Альбер не предавал его, и Аврора не изменяла. Лили просто пошла в своих светловолосых предков — так иногда бывает. Конечно, оставалось еще письмо, но, если вдуматься без эмоций, в нем нет ничего, что доказывало бы факт супружеской неверности.
Арман медленно опустился прямо на каменные плиты пола — казалось, душа и тело настолько изнемогли под тяжестью обиды, гнева и одиночества, что, когда этого груза не стало, сил попросту не осталось вовсе. Первым порывом было немедленно мчаться в Париж, чтобы помириться с Максом и попросить прощения у Авроры. Однако довольно быстро пришло отрезвление: а простит ли его друг после всего, что Арман ему наговорил? Захочет ли выслушать? Вряд ли прогонит, но... не стала ли трещина в их дружбе необратимой? Да нет, если он и правда так сильно и искренне верит в Бога, как говорит, он простит.
Но все-таки молодому барону было стыдно за все, что он наворотил. Но — вот незадача — ему проще было отрезать себе язык, чем извиниться, и что теперь делать, он не знал.
-А что я должен был подумать?! - возмущенно спросил он у портрета светловолосых предков, - откуда я знал, что Лили есть, в кого быть блондинкой?! И вообще, еще ничего не известно!..
Казалось, и без того жесткие, волосы Армана стали торчать сильнее обычного, точно иглы ощетиненного ежа. Портрет, как и следовало ожидать, безмолвствовал.
Мириться барон де Бриен собрался чисто по-мужски: для Авроры решено было купить дорогой подарок — скорее всего, перстень или серьги, а для Макса — бутылку хорошего вина, которое предполагалось вместе же и распить.
Еще недавно не допускавший мысли о невиновности друга и жены Арман теперь был полностью уверен, что стал жертвой заблуждения, и оба абсолютно чисты перед ним. А тот факт, что портрет живших сто лет назад предков еще ничего не доказывает, его совершенно не волновал. Но, как бы не хотелось ему прямо сейчас мчаться в Париж, барон все-таки решил задержаться в Бриене на несколько дней — уж больно соскучился по родным стенам.
В уже совсем другом расположении духа Арман отправился бродить по замку, вспоминая истории, связанные с каждым его закоулком, и одновременно открывая заново. В этом пруду он так любил купаться в детстве, а няня Кло, которая растила его до десяти лет, всегда ругала за это своего воспитанника, так как была уверена, что он непременно утонет. А на эту площадку, что наверху донжона, он боялся подниматься, но заставлял себя делать это снова и снова, чтобы побороть страх высоты. Не сказать, чтобы это ему окончательно удалось, но зато силу воли Арман натренировал весьма успешно. По крайней мере, сейчас он с удовольствием подставил лицо ветру, стоя на самом краю зубчатой стены главной замковой башни. Отсюда открывался захватывающе красивый вид: островерхие крыши деревни, золотое поле сжатой пшеницы, пушистый ковер леса и серебристая, точно рыбка, речка. Теплый ветер доносит запахи дыма и сена, а в бездонной вышине парит кругами хищная птица. От всего этого веяло бесконечным покоем, рядом с которым все жизненные проблемы и метания казались мелкими и незначительными, точно кружка воды рядом с океаном.
Потом молодой барон спустился на кухню, где сейчас было безлюдно — с кормлением слуг и единственного хозяина справлялась одна кухарка, которая только недавно закончился с мытьем посуды и ушла по каким-то своим делам.
Арман остановился перед входом в подземный ход, который так и стоял заколоченным после их с Маком неудачной экспедиции. За прошедшие годы доски подгнили, поэтому стоило барону дернуть одну из них, как она слетела с ржавого гвоздя и едва не ударила его по ноге. Вторая поддалась так же легко.
Де Бриен составил доски в угол и потянул за кольцо двери. Та отошла с большим трудом, а из открывшегося прохода пахнуло сыростью и зябким холодом. Арман испытал непреодолимое желание снова спуститься в подземелье. Не долго думая, он снял со стены фонарь, зажег его и шагнул на ведущую вниз лестницу.
Тут все было так, как он помнил с детства: космы паутины на стенах, ржавые кольца для факелов, капающая с потолка вода, когда он дошел до того места, где воздух стал настолько холодным, что влага уже начала превращаться в воду («точка росы», - вспомнилось Арману). Вот участок коридора, проходящий под крепостным рвом, а вот и арсенал.
Оружие лежало на своих местах — кроме них с Максом, никто не притрагивался к нему уже, пожалуй, лет сто. Вот даже один бочонок прохудился, о чем говорит небольшая горка пороха под ним. Достаточно одной искры, и все тут взорвется, пустив воду из рва в подземелье. Де Бриен поспешил уйти оттуда — рисковать не хотелось.
После затхлости подвала воздух на кухне показался невероятно теплым и приятно пахнущим. Арман вдохнул полной грудью и подумал о том, что не мешало бы заколотить ход снова, причем, как вход в него, так и выход — состояние арсенала тревожило, замок Бриен стоял в буквальном смысле на пороховой бочке.
Соответствующие распоряжения он отдал незамедлительно, а в Париж отбыл утром следующего дня. Сперва он гнал Нуар галопом, но потом перешел на рысь и на шаг, потому что неожиданно понял, что всеми силами пытается оттянуть момент встречи с женой и другом. Что он им скажет? Арману было ужасно стыдно перед обоими, и он злился за это на себя и заодно на них. Так что, когда он на закате подъехал к городской стене, молодой барон был мрачнее и злее грозовой тучи, что клубилась на горизонте, обещая ночью проливной дождь.
Тем не менее, он нашел в себе силы заехать к знакомому ювелиру и купить у него украшенную опалом диадему для Авроры и даже умудрился не нахамить, когда ювелир заломил непомерную цену, и с мрачным видом сунул ему замшевый мешочек с золотыми монетами — почти всю свою наличность. Хорошо еще, что вино для Макса он прихватил в Бриене - семейные погреба могли похвастаться настоящими раритетами.
То, что Авроры не оказалось дома (верный Морис доложил, что ее милость на неделю отбыли в родовой замок), в общем-то Армана не удивило, но еще больше ухудшило настроение, хотя недавно казалось, что это уже невозможно. Не проходя дальше холла, он выругался сквозь зубы, наорал на невовремя подвернувшегося под ноги лакея и пошел прочь.
Ехать к Максу в таком настроении смысла не было, да и есть хотелось немилосердно, потому де Бриен отправился в «Приют пилигрима», благо тот был совсем недалеко. Вечер полностью вступил в свои права, и улица Сент-Антуан погрузилась в темноту, рассеиваемую лишь огоньками в окнах да редкими фонарями над трактирами и лавками. Луна же проглядывала сквозь тучу мутным, как глаз снулой рыбы, пятном.
Трактир встретил Армана уютным теплом и аппетитными запахами. Несмотря на вечернее время, народу тут было немного: двое простолюдинов весьма потрепанного вида, что-то шумно обсуждавших за столом у окна, да еще одинокая фигура в дальнем и потому самом темном углу. Барон нахмурился — что-то в небрежно откинувшемся на спинку стула силуэте показалось ему знакомым. Он сделал несколько шагов вперед, а когда понял, кто перед ним, первым порывов де Бриена было позорно сбежать.
-Арман?
Макс смотрел на друга удивленно, но без тени враждебности, что заставило того скрипнуть зубами.
-Не ждал? - буркнул тот и почувствовал себя еще глупее, чем раньше.
-Ждал, - просто ответил Макс, - точнее, надеялся, что ты придешь. Садись, я сейчас закажу ужин.
-Я что, сам себе еду заказать уже не в состоянии?
-Разумеется, в состоянии, но давай уж поужинаем вместе, - д'Альбер улыбнулся и подозвал трактирного служку.
То, что Макс вел себя, словно ничего не произошло, одновременно злило и тревожила Армана. Что это значит, как ему себя вести?
Вскоре перед ними стояли тарелки с аппетитно пахнущей запеченной рыбой и большой кувшин довольно крепкого красного вина. Макс щедро разлил его по кружкам и хотел было сказать тост, но Арман его перебил:
-Ты это... ну, в общем… Я вообще-то хотел сказать… Я не... ну… - с этими словами он одним глотком опрокинул в себя всю порцию.
Граф последовал его примеру и с веселой улыбкой сказал:
-В общих чертах я понял, что ты имел в виду.
Выпитое на голодный желудок вино ударило в голову и несколько развязало молодому барону язык.
-Я... я больше не думаю, что ты... меня предал... наверное...
Макс тепло посмотрел на друга и серьезно сказал:
-Спасибо.
Арман посмотрел на друга, как на умалишенного.
-За что это еще?
Тот снова разлил вино по кружкам и пояснил:
-За то, что пришел. А то, знаешь ли, пить в одиночестве — это последнее дело.
Де Бриен поморгал — он ожидал, что друг хотя бы заикнется об их ссоре, однако он вел себя как ни в чем не бывало. От сердце немного отлегло: похоже, объяснения откладываются, если совсем не отменяются.
-Дома пусто, в животе тоже — вот и пришел, - сосредоточенно глядя в тарелку проговорил он, - не знал, что ты тоже тут.
С этими словами барон выставил на стол заготовленную для примирения бутылку.
-Значит, Господь дал нам возможность напиться напоследок вместе, да еще и великолепным вином, - рассмеялся Макс, откупоривая подарок.
-С чего это напоследок? - не понял Арман, - ты что, все-таки собрался в священники? Не поверю.
-Это вряд ли, - покачал головой д'Альбер и сделал большой глоток, - просто не думаю, что в ближайшем будущем у меня появится еще одна возможность выпить с другом.
Барон удивленно уставился на того, пытаясь понять, к чему тот клонит. А потом на его лице появилось понимание:
-Все-таки решил послать меня подальше? - мрачно уточнил он, - ну и правильно. Я заслужил, потому что вел себя, как...
-Тебя? - перебил Макс, - а, ты об этой дурацкой дуэли? Она в прошлом, и слава Богу. Но тут другое.
Арман заметил, что граф как-то быстро захмелел, чего раньше за ним никогда не водилось. Да и выглядел он, как сейчас понял де Бриен, неважно: под глазами синий круги, плечи ссутулены, а во взгляде появилась смесь тоски и мрачной решимости. Таким всегда веселого и ироничного друга Арман еще не видел.
-Выкладывай, что случилось, - потребовал он.
Макс огляделся по сторонам, проверяя, не слышит ли их кто-то, и, убедившись, что рядом никого нет, понизил голос:
-Я сжег «Заветы Великого Змея».
-Что ты сделал?! - Арману показалось, что он ослышался, или друг просто пьян больше, чем он думал.
-Я их сжег, - повторил Макс.
-Когда это произошло? - голос барона сорвался на сипоту. То, что сказал Макс, было невероятно, и он даже боялся представить себе масштабы последствий совершенного им поступка.
-В ту ночь, когда родилась Лилиан.
-Но зачем, скажи мне, идиотская твоя голова, зачем ты это сделал?! - Арман все никак не мог до конца поверить, что его друг не шутит.
-В этих книгах были чертежи и описания оружия, которым можно уничтожить полмира. Я не хотел, чтобы они попали в руки потомков.
-Спаситель человечества выискался... - пробормотал де Бриен, - ты хоть понимаешь, что за этим последует?
-Конечно, понимаю, - кивнул Макс, - поэтому давай выпьем, пока еще есть возможность.
Пожалуй, напиться вдрызг — это было единственное, чего сейчас хотелось Арману. Душа его находилась в смятении — он ехал, чтобы помириться с другом и, возможно, даже попросить у него прощения, а вместо этого узнал, что тот собственноручно подписал себе смертный приговор. И все это исключительно оттого, что его, Армана, не было рядом и некому было удержать этого глупого идеалиста от непоправимых поступков.
-Тебе тридцать один год, - начал барон, мрачно глядя на друга, - но, стоило мне отвлечься, как ты тут же наворотил дел, которые теперь не известно, как расхлебывать. Ты что, до старости без няньки шагу ступить не сможешь?!
В ответ Макс как-то грустно улыбнулся и снова разлил вино по кружкам.
-Давай сейчас не будет об этом говорить, - предложил он, - словно ничего и не было. Ни сожженных книг, ни дуэли, ни Ордена, не к ночи будь помянут — ничего.
И они пили, хоть вино и не торопилось забирать друзей в свои хмельные объятия, дарующие забвение, в котором оба так нуждались. А потом Макс потребовал у трактирщика Бопре лютню, на которой тут временами играли заезжие музыканты (своего в трактире не водилось), и запел вполголоса:

Ночью небо к земле так близко –
Мне ль бояться ночной охоты?
Я ведь слышу, как гонит низко
Ветер тучи под небосводом.

Мне б смотреть за завесу мира,
Или быть на краю – в полшага...
Да ловить красоту эфира
Прямо строчками на бумагу.

На все стороны путь счастливый,
Где край неба и вечность льда
Постоим с тобой над обрывом...
Дай мне руку, моя судьба.

-С чего вы взяли, что я могу чем-то помочь графу?
Элен де Монтегю, как всегда изысканно одетая, приняла зятя в просторной гостиной, стены и мебель которой были обтянуты золотистым лионским шелком.
-Ведь вы... эээ... достаточно близко общались с ним и, я бы даже сказал, проявляли к нему некоторый интерес, - прямолинейный Арман не очень-то умел говорить намеками.
-Вы забываетесь! - оборвала его герцогиня, - я замужняя женщина!
-Прошу прощения, мадам, если оскорбил вас, - сбавил обороты де Бриен, - однако вы моя последняя надежда и имеете влияние в Ордене. Я уверен, если попросите за него, вас послушают.
-Почему бы вам не обратиться к моему мужу? - подняла черную бровь Элен, откидываясь на спинку кресла.
-Ради этого я и приехал в Монтегю, - вздохнул Арман, - однако тот лишь руками развел, сказав, что давно уже не имеет того веса в Ордене, что раньше — ведь именно он был нашим наставником в алхимии.
-А что же Великий Магистр?
-Даже слушать не захотел... Сударыня, я же знаю, что Мируар вам не безразличен, неужели вы откажетесь принять участие в его судьбе? - в отчаянии вскричал барон.
-Если Орден вынес решение относительно него, я никак не могу на это повлиять, - равно ответила герцогиня. Синие глаза смотрели прямо на Армана, но тот никак не мог понять, что же она чувствует на самом деле.
-А кто может?!
-С какой стати вы, барон, повышаете на меня голос? - Элен де Монтегю поднялась и гневно взглянула на также подскочившего де Бриена.
-Потому что это вы его погубили! - более сдерживаться не было сил, - вы не смогли сделать его своим любовником и теперь мстите!
Арман выпалил это и сам ужаснулся тому, что сказал. Проклятый язык, вечно он идет на поводу у эмоций. Теперь герцогиня не то, что помогать ему не будет, она сделает все возможное, чтобы окончательно погубить Макса. Однако вопреки опасениям Элен мелодично рассмеялась:
-А с чего вы взяли, что мне это не удалось? Впрочем, это не ваше дело, Арман де Бриен. И мой вам совет: возвращайтесь ко двору — господин Сюлли уже заждался вас, и выкиньте все это из головы, иначе ей долго не продержаться на плечах. А мне бы очень не хотелось, чтобы Лили осталась сиротой.
-У нее есть мать, - набычился Арман, которому очень не понравились угрозы Элен.
-Одной матери бывает маловато, чтобы вырастить хорошего человека, - та пристально посмотрела на зятя, - а вы, хоть и полукровка, но хороший отец.
-Может, именно поэтому и хороший... - пробормотал де Бриен, на что герцогиня только усмехнулась.
-А теперь ступайте, барон, я и так уделила вам слишком много времени, - молодая женщина стала нетерпеливо обмахиваться драгоценным веером, - и советую прислушаться к моему совету.

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель

---

Перлы в объявлениях

Я сейчас работаю админом сайта газеты бесплатных (и платных) объявлений, и порой попадаются настоящие перлы. Коими и хочу поделиться.

Я не хочу себе это представлять!))





Ну и объявление с рейтингом. Надеюсь, это просто опечатка))))

@темы: Маразм крепчал, Стоп-кадр

---

История Макса. Глава 18

Вы не ждали нас, а мы приперлися)))))
Я не пропал! Все это время я главу писал, только медленнее, чем раньше из-за того, что теперь работаю на работе, плюс работаю в выходные по другой работе. Да и глава такого содержания, что далась несколько трудно. Но все-таки я ее дописал. И, конечно, бросать не собираюсь, просто будет, наверное, немного медленнее.
Итак...

Глава 18
На этот раз все было иначе. Не было апокалиптических картин ужасного будущего и мрачных пророчеств. Он просто оглядывал землю такой, какой она станет когда-нибудь, через много веков после него, или какой она должна стать, если... Вот эта переменная в уравнении была неизвестна. Но Максу и не хотелось решать какие-то задачи. Он был настолько измучен физически и морально, что даже во сне (или что это было?) хотел только покоя. Поэтому он просто смотрел. Смотрел и запоминал.
Никто больше не разговаривал с ним, но д'Альбер знал, что по собственному желанию может оказаться в любой точке планеты, это было замечательное ощущение. Больше всего тянул его к себе белый город у врезавшейся в сушу бухты. Там было хорошо, спокойно и — странное чувство — там Макс чувствовал себя дома. А еще он знал, что именно этот город станет отправной точкой, началом... Вот только чего?
Навещал граф и родную Францию, узнавая и не узнавая ее. Париж из бестолкового, но в общем-то уютного и местами даже красивого города превратился в гигантский муравейник размерами с небольшую страну. Некоторые здания сохранились в неприкосновенности. Он видел Лувр, привычно любовался Нотр-Дамом и удивлялся Тюильри, который из новостроя, каким он был в его время, превратился в старинную крепость и выглядел по-настоящему древним, Сена по-прежнему несла свои мутные воды, разрезая город на две части, а остров Сите, как и раньше, украшал дворец Правосудия, помнящий еще Людовика Святого. А вот Бастилии на своем месте не оказалось, и это вызвало волну некоторого злорадства. Зато над всем городом царила огромная уродливая конструкция из металла, чем-то напоминающая мусульманский минарет, какие Макс видел на картинках в книгах. Только эта башня была точно сплетена из колоссальных полосок железа и значительно превосходила высотой даже Нотр-Дам. Строение резко контрастировало с монументальностью дворцов и казалось неуместным, как лопата в театре.
А некоторые районы Парижа произвели на Макса ужасающее впечатление. Они состояли из виденных им уже ранее прямоугольных коробок из стекла и камня, не имеющих ни украшений, ни балконов, которые теснились на каменных же улицах. И все это почему-то очень угнетало.
На месте его родного замка сейчас стоял небольшой городок, впрочем, достаточно приятный на вид — по крайней мере, тут не было тех страшных каменных строений, а лишь небольшие, увитые розами домики с палисадниками. Бриена тоже не было видно — его сменила каменистая пустошь, от леса тоже не осталось и следа. Впрочем, это ничуть не огорчило Макса — видеть собственный замок и замок друга в руинах было бы тяжелее.
Но так или иначе, каждый свой полет, как он мысленно обозвал эти видения, граф начинал именно с белого города у моря. Незримой для других тенью он обходил его улицы и пристани, поднимался по крутым узким лестницам к спящим в сухой от солнца траве бастионам и опускался в прохладную синеву морской воды. Его больше не удивлял вид гигантских железных кораблей без парусов и повозок, которые сами собой носились быстрее любой лошади, - он мало обращал внимания на то, что являлось лишь фоном для главного. А главным был Белый Город. Его дух, очень древний и могучий, точно спящий кит, и одновременно радостный и светлый, как резвящийся в волнах дельфин. Почему-то возникало ощущение дежавю, будто Макс уже бывал тут когда-то или даже жил, словно тут прошло его детство. Это было абсурдно, но ощущение порой становилось таким сильным, что он даже переставал воспринимать и видеть себя взрослым. И вот уже загорелый дочерна мальчишка с растрепанными выгоревшими до белизны волосами карабкается по стершейся за века лестнице на скалу, где рядом с покинутым пещерным городом стоит полузабытая часовня. И он точно знает, что там у иконы Спасителя (не католической статуи, а именно греческой иконы) всегда горят две, свитые в одну, свечи...

Макс недоуменно смотрел на валяющуюся у него ног перчатку, которая только что ударила его по щеке.
-Арман, ты с ума сошел?
-Да, я сошел с ума. Сошел в тот день, когда доверил тебе свою жену! Смешно было думать, что ты внезапно одумался, но верно говорят, что горбатого могила исправит.
Сперва он даже не понял, что вызвало такую бурю гнева друга. Арман вернулся из очередной поездки по крепостям и гарнизонам Франции, но вместо того, чтобы проводить время с женой и дочерью в их парижском особняке, практически сразу ринулся к Максу, который сейчас также находился в столице, снимая неслишком роскошные, но удобные апартаменты на улице Сен-Жак. И прямо с порога, не объясняя ничего, швырнул в него перчаткой.
-Да скажи же, в чем дело?! - взмолился граф, - какая муха тебя укусила?!
-Не притворяйся, что не понимаешь! - синие глаза барона стали почти черными, и Максу на какой-то безумный миг показалось, что зрачки вытянулись в вертикальные линии, - у Лилиан светлые волосы!
-И что?
-Ты видишь хоть один светлый волос у меня на голове или в бороде? А теперь вспомни Аврору. Она — брюнетка!
-Арман, постой. Это ведь ничего не доказывает...
Они так и стояли около лестницы, ведущей в апартаменты графа д'Альбера — пораженный всем происходящим Макс и разъяренный Арман.
-Не надо изображать идиота, - рычал де Бриен, - это выдало тебя с головой. Лили — твоя дочь, а не моя!
Граф оперся плечом о стену и посмотрел на друга без гнева, но с усталостью:
-Глаза у нее тоже сиреневые, как у меня?
-Какая разница! Достаточно того, что она блондинка!
-Ты задавал вопрос по поводу отцовства Авроре? - в голосе Макса прозвучал некоторый интерес.
Заявление Армана графа не разозлило и даже не ошарашило, а скорее, вызвало научный интерес: и вправду, как у черноволосых родителей могла появиться светленькая дочка? Или... Аврора действительно не была верна мужу? Но об этом думать не хотелось.
-Она только плачет, - скривился барон, но тут же снова вскричал, - но ничего не отрицает. Слышишь, ты! Она — не отрицает!
А вот теперь Максимилиан почувствовал, что земля под ногами пошатнулась. Как это — не отрицает? Что за чушь? Хотя...
-Если ты орал на нее так же, как сейчас на меня, ты я понимаю, почему она не может вымолвить ни слова.
-Твоя ирония неуместна, - процедил Арман, - ты предал нашу дружбу, и рассудить нас сможет только дуэль.
Макс опустил глаза на все еще валяющуюся на мраморном полу перчатку из дорогой лайки с вышитым на ней вензелем. Не исходи вызов от Армана, он, возможно, и принял бы его, как принимал их от десятков рогоносцев, чьи жены предпочитали обществу мужей его компанию, но...
-Я не буду с тобой драться.
-Мало того, что предатель, так еще и трус, - скривил губы барон, - конечно. Я ведь сражаюсь лучше тебя.
-Ты действительно сражаешься лучше меня, но дело не в этом, - вздохнул Макс, - я просто не хочу драться с другом. К тому же дуэли — глупый и никому не нужный риск. А я считаю, что, если уж отдавать жизнь, то ради ради чего-то более высокого, нежели выяснение отношений.
-Хватит корчить из себя святошу, тебе не идет, - бросил Арман, - завтра в семь утра у Нельской башни. Не придешь, считай, что у тебя никогда не было друга.
И барон, больше не говоря ни слова, зашагал вниз по лестнице.
Д'Альбер вернулся в свой кабинет и устало опустился на стул, что стоял возле письменного стола. Ах, Арман, Арман... И откуда же в тебе столько упрямства? Впрочем, его отчасти можно понять. То, что у Лилиан светлые волосы, действительно было странно, и самым логичным объяснением является версия измены. Логичным, но не правильным. Потому что есть еще вопрос доверия, вопрос дружбы, проверенной всей их жизнью. Неужели Арман готов забыть все это? Хотя, с другой стороны, дружба их до сего дня ни разу не подвергалась серьезным испытаниям на прочность и неужели же она не выдержала первой же проверки?
А как бы он, Макс, повел себя на месте Армана? Граф попытался представить себя в похожей ситуации и не смог. У него никогда не было в жизни ничего такого, чем бы он дорожил так же сильно, как барон своей женой. Ну, разве что, их дружба...
Конечно, он завтра придет к Нельской башне, но с тем, чтобы еще раз попробовать вразумить друга — может, за ночь тот остынет и поймет, что Максимилиан не мог предать его. А если нет... Что ж, он примет бой, хоть и вряд ли победит в нем. Граф д'Альбер никогда не имел склонности в бретерству и всячески старался дуэлей избегать. Нет, он был весьма неплохим фехтовальщиком, хоть и не таким виртуозным, как Арман, однако считал преступным бессмысленно рисковать чужой жизнью. А особенно сейчас, когда главное для него — это война с Орденом.
Орден... А не он ли виноват в том, что творится с Арманом? Вросший в человеческое общество подобно плесени в сыре, Орден мог осуществить практически что угодно. Де Бриену могли исподволь внушать мысли о неверности жены и предательстве друга. Конечно, прямых наветов тот слушать бы не стал, а вот невзначай брошенные замечания, шуточки, даже взгляды — все это могло месяцами откладываться в памяти. Но почему Аврора даже не пытается объяснить что-то мужу? Впрочем, видимо, просто понимает, что это бесполезно.
Удастся ли Максу переубедить де Бриена? Или он потеряет единственного близкого человека и останется совсем один? Впрочем, так даже лучше, пожалуй. Орден вот-вот узнает об утрате «Заветов Великого Змея» - герцогиня де Монтегю разъяснит, кто именно уничтожил книги. Этого Максу, без сомнения, не простят. Так что стоит обрубить все, что привязывает его к жизни, заранее. Жаль завещание не составлено — как-то не думал об этом. А кому, собственно, он может завещать Альбер и фамильные капиталы? Выходит, что и некому. Что ж, в округе много приютов для сирот и монастырей, которые едва сводят концы с концами.
До утра Макс так и не сомкнул глаз. Чтобы скоротать время, он открыл наугад Библию, и взгляд его упал на строки 22 Псалма: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня». Это был и совет, и слова поддержки, и на душе сразу стало легче, точно ангел-хранитель накрыл его своими крыльями. Нужно просто доверится Богу, и все сложится так, как должно.
...Одинокий зуб Нельской башни терялся в утреннем тумане, который клочьями плыл над поверхностью Сены, обволакивая все, к чему прикасался, холодными влажными пальцами. Здесь пока было пустынно, но пройдет пара часов, и вокруг башни закипи жизнь — рыбаки придут с уловом, потянутся в город телеги с товарами. Другой берег просматривался плохо, и громада Лувра напоминала то ли горную гряду, то ли морской чудовище.
Макс спешился и, накинув повод на ветку дерева, зашагал по утоптанной тропинке к подножью крепостной стены, частью которой и являлась Нельская башня. Здесь была удобная ровная площадка, которая издавна полюбилась дуэлянтам.
Вчера они не договорились об оружии — просто забыли за эмоциями и попытками доказать что-то друг другу — поэтому граф прихватил с собой и шпагу, и пистолет. Надо сказать, что стрелял он всегда лучше, чем фехтовал, но в последнее время глаза стали подводить — чтобы разглядеть предмет, расположенный в отдалении, приходилось щуриться. Сказывалось долгое сидение за книгами.
Арман приехал примерно через полчаса. Он привязал Нуар рядом с Инеем и решительно подошел к Максу.
-Заставляешь себя ждать, - сказал тот без неприязни. Барон в ответ только дернул плечом, а потом холодно сказал:
-Мы не выбрали оружие. Предлагаю шпаги, для стрельбы слишком сыро и видимость плохая.
-Как скажешь. Но... Арман, ты не одумался? - Макс требовательно посмотрел на друга. Тот был по своему обыкновению весь в черном — выбери они пистолеты, попасть в такую мишень на фоне молочного тумана не составило бы труда даже при небольшой близорукости. Думал ли об этом Арман? Хотелось верить, что нет.
-Одумался? - саркастически скривил губы тот, - с чего бы это?
Граф заметил, что тот плохо выглядит — то ли пил накануне, то ли не спал много ночей подряд.
-Я не предатель! И я очень надеялся, что ты это понял.
-Вот только не надо изображать оскорбленную невинность, - отрезал барон, - сначала я застал тебя развязывающим корсет Авроры, а затем у нее рождается светловолосая дочка, которую, надо отдать тебе должное, ты спасал, как... родную. Не слишком ли много совпадений?
-И тем не менее, это совпадения. Ну, разве что кроме спасения жизни Авроры и Лили. Но не потому, что они мне родные, а потому, что жизнь человека священна. А еще ты бы не пережил их потери, а я бы не пережил потери друга, - стал объяснять Макс.
-Думаешь этим меня растрогать? - Арман был непробиваем, - не выйдет. В позицию!
Взвизгнув, шпага вылетела из ножен — дорогой клинок из отличной стали, доставшийся де Бриену от отца. Черный камзол полетел на землю, барон остался в белоснежной батистовой рубашке. Макс также снял верхнюю одежду, но шпагу обнажать не спешил.
-Арман, еще раз прошу тебя, одумайся! - взмолился он.
-Деремся до смерти! - рявкнул в ответ тот и сделал выпад.
Граф едва успел увернуться и тоже выхватить шпагу.
Пока он не атаковал, только парировал удары, не давая себя ранить и стараясь не ранить противника. Отступая, Макс в конце концов оказался прижат спиной к сырым замшелым камням крепостной стены.
-Что, дальше пятиться некуда? - усмехнулся Арман, - нападай, наконец. Или струсил?
Струсил? Горькая обида подступила к горлу: мало того, что де Бриен обвинил его в предательстве, так еще и называет трусом! Какая-то часть сознания понимала, что это не более чем провокация, но мальчишеское желание доказать свою смелость оказалось сильнее.
Макс ловко ушел от атаки Армана (острие шпаги оставило на камнях глубокую царапину) и сделал выпад. От неожиданности барон едва не пропустил его, в последний момент отклонившись вправо.
Теперь дрались молча, попеременно отступая и атакуя. Д'Альберу помогала его природная ловкость, де Бриен же был лучше подготовлен: знал множество хитрых приемов, да и сноровки у него было больше — барон упражнялся со шпагой каждый день и старался не пропускать тренировок. Макс парировал все его выпады, но вдруг, когда, казалось, он должен был ранить противника, тот самым неожиданным образом отклонился в сторону, и только проворство спасло графа — шпага Армана лишь рассекла ему кожу на боку. Белоснежная рубашка окрасилась алым.
На этом бы и закончить дуэль — кровь пущена, сильнейший выявлен, но барон сказал, что бой будет до смерти. Но на какой-то краткий миг графу показалось, что в момент, когда клинок друга достиг цели, в его глазах промелькнула растерянность, которая впрочем тут же сменилась мрачной решимостью.
Макс поднял шпагу и сделал выпад. Рана не была серьезной, но отчаянно болела, что очень отвлекало внимание и ограничивало подвижность правой руки. Но слова о трусости, брошенные Арманом, по-прежнему больно жгли сердце. «Пусть мне не победить в этой дуэли, но я покажу тебе, как ты был несправедлив!» - решил Макс и снова бросился в атаку.
Оба бились уже достаточно долго, силы были на исходе, руки наливались тяжестью. Несколько раз Макс оступился и чудом не упал, движения же Армана не такими ловкими. Теперь все зависело от того, кто выдохнется первым.
Как получилось, что де Бриен пропустил выпад противника, никто так и не понял. Однако неожиданно оказалось, что его шпага торчит из земли, а клинок Макса уперся в горло.
-Ну, чего ждешь? - прошипел Арман, - кишка тонка? Так и знал, что ты трус.
Азарт боя уже прошел, уступив место усталости и горечи. Да и обида на несправедливые обвинения тоже стала не такой острой. Друг просто заблудился, потерялся и не знает, кому верить.
Шпага Макса упала на землю.
-Можешь считать меня трусом, но убивать тебя я не стану.
На лице Армана за секунду сменилось несколько выражений: от разочарования до гнева. Он смотрел на друга колючим взглядом, и весь его вид выражал отчаяние и обиду.
-Хочешь быть добреньким? - скривил губы барон, - только мне твои подачки не нужны.
Макс сжал зубы.
-Как хочешь, но продолжать я не буду, - деревянным голосом сказал он.
Де Брин набрал воздуха, чтобы что-то сказать, но тут же выдохнул, передумав. А потом коротко и обидно ударил Максимилиана по щеке и, резко развернувшись, зашагал к привязанной к дереву Нуар. Тот краем глаза заметил, что, когда барон надевал брошенную на землю куртку, яростно рванув непослушный рукав, из кармана что-то выпало, но потрясение от всего произошедшего было столь сильным, что это происшествие осталось на задворках сознания.
Мир, точнее, его остатки, был разрушен, а обломки погребли Макса под собой. Он привалился плечом к сырым камням крепостной стены и закрыл глаза. Д'Альбер слишком хорошо знал своего друга, чтобы не понимать причины его обиды. Арман чувствовал себя оскорбленным не потому, что проиграл бой, главной причиной была жизнь, которую Макс не смог у него отнять. В глазах де Бриена это была подачка и жалость.
Граф привык самостоятельно решать все свои проблемы, но сейчас отчаянно захотелось почувствовать рядом плечо поддержки, ибо груз, что давил на него, становился непомерно тяжелым. И, пожалуй, именно сейчас мысль об одиночестве, с которой он, казалось, давно свыкся, возникла в сознании со всей ясностью. Кто у него есть? Отец? Но ему нет никакого дела до сына. Друзья? Единственный друг считает его предателем. Что до женщин, то ни одна из них не любила его по-настоящему. Выходит, в настоящем не осталось никого, на чье плечо можно было бы опереться в трудную минуту. Впрочем, оставался еще отец Франсуа, загадочный отшельник, почти святой. Но захочет ли он выслушать его, не прогонит ли великого грешника?
Мысли об отшельнике и бывшем духовнике слегка приободрили Макса. Решено. Он отправится к отцу Франсуа! Вот только заедет в свою гостиницу, чтобы переодеться и привести себя в порядок.
Д'Альбер внезапно почувствовал, что очень замерз — в пылу боя ему было жарко, но сейчас утренняя промозглая сырость забралась под рубашку. Граф подобрал брошенный не землю камзол и увидел валяющийся на земле сложенный вдвое листок бумаги. Так вот, что выпало из кармана Армана. Судя по всему, это было какое-то письмо, которое Макс, разумеется, не собирался читать, но порывом ветра лист развернулся, и взгляд упал на первую строчку: «Максимилиан!»
Сперва д'Альбер не поверил своим глазам. Это было письмо ему? Но почему Арман не отдал адресату, а спрятал в кармане? А кто автор послания? Почерк незнакомый — аккуратный, мелкий, с красивыми росчерками. Явно женский.
Поколебавшись еще несколько секунд, Макс все-таки прочитал:
«Максимилиан!
Ведь Вы позволите называть Вас так? Прошу Вас, помогите мне. Барон де Бриен стал таким ревнивым, что моя жизнь постепенно превращается в ад. Он охладел к дочери, а со мной разговаривает только, чтобы устроить очередной допрос.
Максимилиан, я стольким Вам обязана, не откажите же в еще одной просьбе. Поговорите с Арманом о нас. Вас он послушает, я знаю.
Остаюсь Вашим преданным другом,
Аврора, баронесса де Бриен».
Граф сложил бумагу и сунул в карман. Содержание письма было вполне закономерным, как и то, что Арман не отдал его адресату — для него тот факт, что Аврора решила написать Максу, был лишим доказательством измены обоих. Вот только немного удивило обращение по имени. Что бы не думал ее муж, между ними никогда не было столь близких и доверительных отношений. Впрочем, бедная, измученная ревностью мужа Аврора, видимо, хочет довериться хоть кому-то. Так же, как и он сам. Однако вряд ли эта подробность ускользнула от внимания Армана.
Макс отвязал Инея, сел в седло и пустил коня шагом, не переставая анализировать все случившееся. Собственно, с дуэлью все было понятно, хоть и мучительно больно, но тревожил другой вопрос: как письмо Авроры попало к Арману? Как бы не был обижен де Бриен, он ни за что не опустился бы до того, чтобы перехватывать чужие письма и, более того, читать их. Выходит, послание кто-то ему подбросил? Но кому и зачем нужно поссорить двух друзей и разрушить семью Армана? Герцогине де Монтегю? Но какой резон ей вредить падчерице, до которой Элен, сказать по правде, и дела-то никогда не было? Ордену? Тоже не видно причин. Хотя действия Ордена вообще зачастую не поддаются никакой логике — по крайней мере, на первый взгляд.
Макс не заметил, как добрался до особняка, где снимал этаж — умный конь сам принес хозяина домой. Если не считать немногочисленной прислуги, д'Альбер жил тут один, но только сегодня он ощутил это одиночество в полной мере. Пустые комнаты, где каждый звук отдавался эхом, точно в гробнице, унылая серая улица за окном, по которой то и дело ездят телеги, запряженные понурыми ослами и мулами, печальный звон колокола на крошечной церкви за углом.
В дверь поскреблись.
-Ваше сиятельство, утренняя почта, - раздался из коридора голос Готье, который так и не дождался ответа хозяина.
-Положи и уходи, - коротко бросил Максимилиан.
На серебряном подносе оказалась целая стопка писем. Впрочем, как и обычно. Содержание их он знал наизусть: «Ах, граф, когда же вы наконец появитесь при дворе? Я устала ждать. Ваша Луиза (Изабель, Генриетта и т.д.)». В последнее время он отправлял все эти, украшенные вензелями и сердечками послания в камин, но не в этот раз. А почему бы и нет? Все они, конечно, пустышки, для которых он — не более чем красивая вещица, пикантное приключение, но в их обществе, возможно, получится хоть на какое-то время забыть об одиночестве. А вот и повод — приглашение на бал, что состоится через две недели в Лувре по случаю пятилетия наследника престола. Правда, надо еще как-то прожить это время, ну да ладно. Тут же подумалось, что отец Франсуа, навестить которого он так хотел утром, вряд ли одобрит решение вернуться в свет, но эта мысль лишь мелькнула и пропала.
Макс небрежно перебирал письма, и тут один конверт привлек его внимание. Не похожий на другие, он не имел ни украшений, ни обратного адреса. Только алая сургучная печать со змеей, обвивающей три сферы, запечатывала его.
Сердце пропустило один удар. Вот уж по истине день неожиданных посланий.
Д'Альбер развернул плотный белый лист.
«Дорогой граф! Что-то вы совсем забыли нас, а между тем, нам весьма не хватает вашего общества — ведь нечасто сегодня встретишь столь умного и остроумного собеседника и преданного адепта. Просим вас почтить вниманием очередное собрание Ордена, что состоится завтра в доме королевского прево на улице Ла Гранж в четыре часа пополудни».
Вот и все. Лист выпал из рук Макса и приземлился возле холодного камина. Просто так подобные приглашения не пишут, и это может означать одно: о сожженных книгах стало известно Великому Магистру. Впрочем, смешно было бы рассчитывать на то, что Элен де Монтегю станет хранить его тайну.
Что ж... Значит, он сделал на этом свете все, что должен был. Оставалось надеяться, что жертва станет не напрасной, и уничтожение «Заветов Великого Змея» действительно подорвет могущество Ордена. А ссора с Арманом, выходит, случилась к лучшему — пусть лучше барон считает его предателем, чем тоскует по потерянному другу. Как говорится, Feci quod potui, faciant meliora potentes1.
«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной...»

Белый город на берегу моря. Его убежище, приют для измученной души и отдых для истерзанного тела. Теперь он мог приходить сюда по своему желанию, стоило только потерять сознание, что случалось в последнее время все чаще и чаще. Здесь он был свободен и именно тут ждал его Друг.
Образ Друга был особенным. Он всякий раз являлся в новом облике, но Макс всегда знал, что это именно Друг и никто другой. То он походил на Армана, то это был вечно ощетиненный молодой человек в очках, то очень худой парень с длинными черно-седыми волосами. Как выглядел при этом он сам, Макс не знал, но Друг всегда узнавал его. Иногда она оба были мальчишками и с удовольствием путешествовали по Городу, всякий раз открывая какие-то его тайны: то замшелый якорь от старинного корабля на морском дне, то остатки древней кладки в осыпавшемся овраге, а то и вход в таинственное подземелье на одной из городских улиц.
Но самым любимым местом все-таки была часовня. Вернее, небольшая церковь, выдолбленная прямо в куске скалы возле пещерного города — наследия забытой цивилизации.
Странное это было место. Церковь не походила ни на один из виденных Максом храмов. Тут было две крошечных комнатки, в одой из которых перед образом Спастеля в медной подставке всегда горели две переплетенные друг с другом свечи, а в полу было выдолблено углубление для гроба, а во второй стену украшала фреска. Время не пощадило ее, и теперь едва ли можно было понять, что на ней изображено — просматривались лишь силуэты всадников. Кто были эти всадники и для кого выдолблена в полу могила, Макс не знал, а храм молчал, до времени храня свою тайну.
Тут никогда никого не было. Максу иногда казалось, что это место закрыто для всех, точно дом, из которого уехали хозяева, но оно не было мертвым и заброшенным. Скорее, пещерный город и храм ждали кого-то, и это ожидание являлось целью их существования.
Чем были эти видения: спасительной галлюцинацией для истерзанной психики или непонятным пока откровением, - Макс не знал. Но они помогали ему не сойти с ума от боли и безысходности. Более того, он стал ловить себя на том, что жаждет снова оказаться в Белом Городе, поэтому порой специально злил палача или дознавателей, чтобы те скорее отправили его в беспамятство.
Наверное, Арман назвал бы это слабостью, но Макс почему-то знал: все эти видения для чего-то очень важны и являются ему не просто так. Хотя, может быть, он просто медленно сходил с ума...

________
1 "Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше" (лат.)

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель

---

Мы с Максом не пропали!

Народ, мы с Максом не пропали!
Просто, я устроился на работу, и пока разбираюсь в ней, плюс как-то пытаюсь совмещать ее с подработками. Немного устаканится все, разгребусь с делами, и все будет.
Новая глава потихоньку пишется, только медленно. Так что вы нас с Максом не теряйте!

@темы: Коннитива

---

История Макса. Глава 17

Я тут что-то задумался, что как-то маловато в тексте колорита страны и эпохи, что как-то картинка не видится. А еще появилось рабочее название всего этого - "Расплата за будущее".
И, собственно, новая глава, написанная при помощи  Мидо Бана. Надеюсь, в матчасти мы ничего не напутали.)))))

Глава 17
Боль была везде — в крови, в мыслях, в дыхании, она вливалась в легкие вместе с воздухом, оставаясь в теле и приумножаясь, хоть с каждым вдохом казалось, что дальше уже некуда. Очень хотелось перестать дышать вообще, но это бы означало прекращение жизни, а умирать было еще рано.
Почему-то заявление Макса о том, что он видел будущее, особенно разозлило Великого Магистра, и он приказал мэтру Эмилио применить все свое искусство, не жалея узника. В конце концов, палач сам прекратил пытки, сказав, что в противном случае тот просто умрет, так ничего и не рассказав. Для самого же графа последние сутки сейчас представлялись чем-то находящимся за пределами реальности, потому что человек при жизни просто не может оказаться в аду. Он не помнил ни что с ним делали, ни как притащили обратно в камеру, потому что находился в черно-багровом коконе боли, сквозь который не пробивались ни звуки, ни свет.
Но вдруг стена кокона дала трещину, и Макс услышал чей-то тихий голос, произносящий что-то на полузнакомом языке. Затем почувствовал прикосновения, и они не несли новых страданий. Сделав над собой грандиозное усилие, он разлепил веки и увидел, что его в который уже раз растянутую руку ощупывают чьи-то смуглые пальцы. Но удивился не этому, а тому, что сумел все это разглядеть. А ведь и верно, в камере почему-то светлее, чем обычно. Или это очередное видение?
Пальцы переместились к плечу, а затем прошлись по боку, касаясь свежих ран, но не делая боль сильнее. Но Макс все равно вздрогнул, инстинктивно пытаясь отшатнутся — он слишком хорошо усвоил, что прикосновения не могут нести ничего, кроме страдания.
-Тише, тише... Уже все, - проговорил рядом кто-то.
-Вы... кто?.. - пересохшее горло способно было издавать только сипение.
-Меня зовут Махди ибн Умар, я сын Умара ибн Хусейна, честь семьи которого вы некогда спасли. Я тоже лекарь..
Голос был молодой, а говорил его обладатель с сильным акцентом.
-Как вы... здесь... оказались?
-Я нанялся на должность тюремного врача. Так я смогу помогать вам — это самое малое, чем наша семья может вас отблагодарить.
-Барона де Бриена благодарите... Мы тогда были вместе...
Махди легкими касаниями начал смазывать спину и бока Макса, сплошь покрытые глубокими рубцами, какой-то пряно пахнущей мазью. При этом раны сперва вспыхивали острой болью, но та быстро проходила.
-Это настойка подорожника и прополиса на духе вина, - пояснял лекарь, - знаю, что вы интересуетесь медициной.
-На духе вина?
-Вещество, делающее вино пьянящим, но оно же вкупе с другими компонентами не дает развиваться воспалению, если в рану попала грязь. Ваши руки я уже промыл и сейчас перевяжу.
Лекция арабского врача слегка отвлекла Макса от боли, а на душе стало немного спокойнее — теперь хоть от кого-то можно ждать помощи. Ведь как бы мужественно граф не вел себя на допросах, как бы не готовился умереть, унеся с собой тайну рукописей, ему все равно было страшно. Особенно страшно, когда он оставался один на один со своей болью в камере. Некого было позвать на помощь, когда становилось совсем плохо, не с кем было поговорить, чтобы прогнать мрачные мысли и подступающее отчаяние. Он много молился, но даже молитва спасала не всегда — накатывающий страх ослаблял веру. Однако, несмотря на маловерие, Бог послал ему этого человека.
-Мне вас Бог послал, - повторил свои мысли вслух Макс.
-Я рад, что могу чем-то вам помочь, - в голосе послышалась улыбка.
Запахло дегтем, а потом Махди аккуратно стал бинтовать кисти рук узника, причем, пока он это делал, боль начала слабеть.
-Как же наша медицина отстала от вашей! - искренне изумился граф, наконец обретая возможность связно говорить.
-Я сейчас помогу вам сесть, только постарайтесь не делать резких движений, - попросил лекарь.
Процедура перемены позы заняла гораздо больше времени, чем хотелось бы, но теперь, сидя на одеяле и опираясь плечом о стену, Макс наконец смог рассмотреть своего помощника. Скорее всего, Махди был немного моложе своего пациента, но черная, аккуратно подстриженная борода добавляла ему лет. Смуглое лицо с благородными чертами было красиво несколько хищной красотой - такому человеку куда больше подошла бы сабля, нежели склянки с лекарствами. И, тем не менее, говорил он мягко и действовал осторожно, не причиняя лишней боли.
Лекарь зачерпнул кружкой чистой воды из ведра и добавил туда несколько капель какого-то снадобья.
-Выпейте, это принесет вам облечение и поможет заснуть. А когда проснетесь, будет уже намного легче.
-Благодарю вас, - Макс протянул перебинтованные руки к кружке, но Махди сам напоил его, сказав, что повязки лучше не тревожить.
-Скажите, как Ар... барон де Бриен? Что с ним сейчас? - утолив жажду граф почувствовал себя намного лучше.
-Он ничего не говорил о себе, - покачал головой врач, - мы встретились с ним в городе, когда я сопровождал отца к одному из пациентов. Но, как я понял, он прилагает все усилия, чтобы спасти вас.
Макс нахмурился. Если Арман пойдет против Ордена в открытую, ему несдобровать.
-Передайте ему, пожалуйста, если еще увидите, чтобы лучше уезжал из страны, пока еще есть возможность. Меня он не спасет, а себя погубит! - горячо воскликнул Максимилиан.
-Передам. Но ваш друг — настоящий мужчина, поэтому не бросит друга в беде, - покачал головой лекарь.
-Мне было бы намного легче, если бы он уехал, - вздохнул граф, - по крайней мере, за него можно было бы не бояться.
-Положитесь на волю Всевышнего. Он рассудит все так, как дОлжно.
Макс хотел было еще что-то сказать, но веки его начали тяжелеть, а действительность сливаться с неземными видениями. Боль наконец отступила, отпуская свою жертву в сладкие объятия сна.

-Вам остается только молиться, господин, - развела руками повитуха, - такова, видать, воля Божья. Ребеночек лежит ногами вперед и обвит пуповиной, так что вот-вот задохнется.
-И что, ничего нельзя сделать? - на Армана было страшно смотреть. Казалось, де Бриен находится на грани помешательства и готов то ли придушить акушерку, которая не смогла спасти ни его жену, ни ребенка, то ли застрелиться самому.
-А что тут сделаешь? Ежели можно было бы разрезать ей живот и вынуть дитя, может, госпожа и выжила бы. Но где ж такое видано, чтобы живому человек чрево разрезать?
Повитуха пожала плечами — ей было все равно. За свою долгую жизнь она повидала немало смертей — в каждой семье из десяти детей выживало двое-трое, поэтому трагедия какого-то там мужчины, пусть даже он трижды барон, ее совершенно не трогала.
-Убирайся... - страшным голосом проговорил Арман.
Аврора уже не стонала. Она лежала на кровати, едва выделяясь на фоне белоснежных простыней и кружевных подушек, и тяжело дышала. Молодая женщина была то ли без сознания, то ли просто не имела сил даже открыть глаза.
Светало, но восходящее солнце едва пробивалось сквозь плотные портьеры, которыми были задернуты окна. Восковые свечи догорали в шандалах, и небольшая, но пышная спальня по-прежнему была погружена в ночной полумрак. Очень подходящая обстановка для того, чтобы попрощаться навеки со своей семьей.
Арман сел на стул рядом с кроватью и взял жену за ставшую совсем прозрачной руку. Та оказалась безвольной и холодной, точно у покойника, и это особенно напугало молодого барона. Однако предаться горестным мыслям ему не дала раздавшаяся за дверью возня, возглас служанки: «Ваше сиятельство, туда нельзя!!» и влетевший в спальню Макс, который едва не столкнулся с собравшейся уходить акушеркой.
-Что тут случилось?! Аврора больше не кричит, детского плача я тоже не слышу. Арман!
Но тот лишь посмотрел на друга безумными глазами. Макс что-то пробормотал под нос и вцепился в повитуху, которая все еще мялась у выхода:
-Что с баронессой и ребенком?!
-Пуповина обвилась вокруг шеи, сам он родиться не сможет, господин, - повторила та слова, сказанные до того де Бриену.
-И что, нет никакого способа спасти хотя бы мать? - Макс с ужасом посмотрел на угасающую на глазах Аврору.
-Ежели бы он был, я бы его знала, - пожала плечами повитуха.
-Она сказала, что надо разрезать ей живот, - каким-то чужим голосом проговорил Арман.
-Я этого не говорила! - взвизгнула акушерка, запоздало спохватившись, что произнесенные недавно слова могут быть обращены против нее.
-Неважно... - как-то рассеянно пробормотал д'Альбер, - в этом есть рациональное зерно...
-Ты о чем? - ошалело уставился на него барон.
Но Макс не ответил, что-то обдумывая, а потом решительно тряхнул головой и бросил:
-Есть шанс спасти их обоих или хотя бы Аврору. Я ничего не гарантирую, но попытаться стоит — мы ничего не теряем.
-Ты это серьезно?
-Серьезнее некуда. Но, повторяю, я ничего не обещаю, потому что знаю вопрос только в теории, - Макс говорил быстро, хищным взглядом окидывая комнату, - так, прикажи принести сюда все подсвечники, какие есть в доме. Пусть тут будет светлее, чем днем.
-Ты? Собираешься сам принимать роды??
-Попытаюсь, но предупреждаю: результат не гарантирую, - голос графа звучал непривычно строго. Де Бриен, ошарашенный таким напором, только кивнул.
-Господин, я могу идти? - напомнила о себе акушерка.
-Нет! - рявкнул Макс, - будешь помогать. Мне понадобится твой опыт. Как зовут?
-Орели, господин. Орели Лессар, - женщина как-то сразу растеряла свое хладнокровие и самоуверенность. Граф кивнул и пробормотал:
-Плохо, что у меня нет инструментов... Арман, мне понадобится очень острый нож, желательно серебряный. Также шелковые нитки, игла, чистая вода и мыло, а еще бутылка арманьяка, - и, увидев, что барон уже собрался отдать соответствующие распоряжения, остановил его, - да, и прикажи, чтобы нож, иглу и нитки прокипятили.
-Зачем? - вытаращился барон.
-Я читал в арабских трактатах, что, если это сделать, гораздо меньше риск заражения крови. Действуй, не стой!
-Макс, ты действительно собрался разрезать ей живот?! - Арман стал белее простыней, на которых лежала Аврора.
-Да, я действительно собираюсь это сделать. Потому что Орели права, это единственный способ спасти хоть кого-то. Так поступают на Востоке, так поступали в древности, и это работало.
-Но ты же сам сказал, что никогда этого не делал...
-Я не собираюсь помогать чернокнижникам, - акушерка попятилась, - я порядочная женщина, а не ведьма!
-Если поможешь ему, озолочу, - барон так посмотрел на нее, словно обещал не наградить, а заживо сварить в кипятке. Орели снова попятилась, зашептала что-то, вроде «чур меня!» и выскочила за дверь.
-Если кому-то расскажешь, найду тебя даже на том свете и уничтожу, - крикнул ей в след барон.
-Плохо, что она ушла, потому что теперь помогать мне будешь ты, - нахмурился Макс, - и давай уже, делай то, что я сказал.
Через несколько минут в спальне действительно стало светло как днем, служанки принесли таз с теплой водой, кусок ароматного мыла и много полотенец, а еще спустя некоторое время Морис, личный слуга Армана, притащил другой таз, от которого валил пар. Там лежали два ножа — один стальной, другой серебряный из столового сервиза, несколько больших иголок и моток ниток. Бутылку с арманьяком также поставили на столик возле кровати.
-В этом доме есть опиат? - спросил Макс.
-Я не знаю... Нужно спросить у мэтра Анри, но он еще спит. И, думаю, не стоит его будить — лучше ему не знать о том, что мы задумали. По крайней мере, пока.
-Ты прав. Слуги, конечно, разболтают все, но позже, а пока нам никто не должен мешать, - кивнул Макс.
-Ваше сиятельство... - он резко обернулся на голос и узнал Клотильду, служанку, что едва не помешала ему жечь адские книги, - у моей бабушки есть склянка с опиумом. Она пьет его во время бессонницы. Я принесу.
-Давай, только живо! Арман, полей мне на руки. Чем меньше грязи, тем больше шансов, что у нас все получится.
Граф подошел к умывальному столику, где стоял большой кувшин с водой и таз.
-Макс, ты не боишься? - серьезно спросил де Бриен, - ведь это подсудное дело. Если власти узнают, тебя могут повесить или, того хуже, сжечь на костре...
-Мне нечего терять, друг мой, - коротко улыбнулся Макс, закатывая рукава рубашки по локоть и тщательно отмывая руки с мылом, - ты ведь тоже рискуешь, помогая мне.
-Ради Авроры и ребенка я готов пожертвовать жизнью.
-Ну, вот и славно. Теперь выгони всех слуг и запри дверь.
Он подошел к Авроре и пощупал ее пульс. Тот был слабый, едва ощутимый, хоть сердце и билось чаще, чем положено.
-Мадам, вы меня слышите? - позвал он.
Прозрачные веки чуть дрогнули, а обметанные белым губы шевельнулись в беззвучном ответе.
-Мадам, послушайте, все будет хорошо. Вы не умрете, ребенок тоже. Только вам нужно полностью довериться мне и ничего не бояться, - голос Макса звучал мягко и тихо, обволакивая сознание и успокаивая, - а пока выпейте вот это.
Он поднес к губам Авроры крепкий раствор опиума и влил ей в рот. Та судорожно глотнула.
Д'Альбер осторожно откинул одеяло, а затем и вовсе сложил его и бросил на одно из кресел. Затем взялся за подол батистовой рубашки, в которую была одета роженица, и резким движением разорвал ее до самого ворота, обнажая болезненно тонкое тело с большим и каким-то синюшным животом.
-Макс, что ты делаешь?! - возмутился Арман.
-А ты думал, операция производится сквозь одежду? - вскинул бровь тот, - поверь, я перевидал достаточно обнаженных женщин, а твоя жена устроена совершенно так же, как они. Лучше вымой ей живот с мылом, а затем хорошенько протри арманьяком — в книгах было сказано, что крепкий алкоголь тоже предотвращает воспаления.
Сама же Аврора даже не шевельнулась — то ли ей уже было все равно, что с ней сделают, то ли начал действовать опиум. Макс на минуту закрыл глаза, вызывая в памяти рисунки из медицинских трактатов, где изображалось положение плода в теле матери. Он не обладал памятью Армана, который мог с ходу запоминать большие тексты, цитируя их потом дословно, но все же, получив доступ к редким книгам библиотеки в Блуа, уделял достаточно времени изучению анатомии и медицины, поэтому сейчас без труда восстановил в уме нужную информацию. Он осторожно ощупал живот баронессы.
-Ребенок жив, но еле-еле. Нужно торопиться. Арман, будешь делать все, что я скажу, и не задавать вопросов.
Де Бриен кивнул, а Макс размашисто перекрестился, прошептал молитву и взял серебряный нож. Тот оказался действительно остро заточен, гораздо острее, чем того требовал столовый прибор.
-А если Аврора проснется? - осторожно спросил барон.
-Хорошо было бы привязать ее руки и ноги, но некогда, поэтому просто будь готов ее держать, если что. Другого выхода нет. Все, я приступаю. Если боишься вида крови, можешь отвернуться.
-Тебе говорили, что ты ненормальный? - нервно усмехнулся Арман, руки его дрожали, но в глазах была почти безумная решимость..
-Говорили.
По счастью, Аврора не проснулась ни когда Макс сделал небольшой Т-образный надрез, ни когда очень осторожно вынул перепачканного в крови и синего от удушья ребенка, вокруг шеи которого действительно обернулась пуповина. Он снял петлю и похлопал его по измазанному кровью боку. Новорожденный как-то судорожно дернулся, вдохнул и заплакал. Сначала хрипло и тихо, а потом все громче и громче. Д'Альбер перерезал пуповину так, как это было показано в медицинских трактатах, и только после этого сказал, повернувшись в другу:
-Поздравляю, у тебя дочка, - Макс показал ребенка ошарашенному и, кажется, готовому свалиться в обморок Арману и тут же досадливо пробормотал, - так, осталось завязать пуповину... Как же этот узел-то делается?..
- Дочка… - Арман держал тихо хнычущего младенца, словно драгоценную вазу, боясь не только как-то пошевелить, но даже дышать, - дочка, Макс! У меня дочка!
Он тихо всхлипнул, но тут же закусил губу, переведя взгляд на жену:
- Аврора, не бросай нас, умоляю! Я не справлюсь один…
- Арман, выкупай ребенка, - с нажимом повторил Макс. Друга нужно было срочно отвлечь на какие-то простые действия.
Сам же он прочистил рану, удалив послед (здесь графу просто повезло, поскольку он совершенно не представлял себе, как тот выглядит), а затем взял иголку и вдел в нее шелковую нитку. Максимилиан свел края раны и принялся сшивать их аккуратными стежками, после чего остатками воды смыл с живота баронессы кровь и смазал шов арманьяком. К сожалению, у него не было никаких заживляющих средств, поэтому он просто накрыл рану чистой тканью и только после этого проверил пульс Авроры.
-Она жива, - сообщил Макс другу, накидывая на молодую женщину одеяло, - и будем молиться, чтобы все так и оставалось.
- Молиться - это по твоей части, - хрипло ответил Арман, не отводя взгляда от новорожденной дочери, - а я... мне нужно выпить.
-Можешь допить остатки арманьяка, - Макс кивнул на бутылку, - и мне оставь. Только сначала запеленай ребенка. Умеешь?
-Да. У меня ведь был младший брат. Он умер в младенчестве, но я видел, как кормилица его пеленала.
Арман действительно достаточно умело завернул дочь, которая уже устала кричать и затихла, пригревшись на руках новоиспеченного отца, в одну из заранее заготовленных простыней и положил рядом с все еще спящей Авророй.
Макс же вымыл руки, подошел к Арману и протянул ему бутылку, в которой оставалось еще больше половины армяньяка. Бокалов не было, поэтому тот отпил прямо из горлышка, после чего молча протянул бутылку другу. Тот взял ее, и от барона не укрылось, что руки Макса дрожат, а сам он выглядит так, точно вот-вот потеряет сознание. Граф тоже сделал глоток горячительного, после чего вернул бутылку и, подойдя к секретеру, извлек письменный прибор и стал что-то быстро писать на листе бумаги.
-Ты что делаешь? - шепотом спросил Арман.
-Составляю рецепты того, что потребуется Авроре на первое время. Во-первых, ей нужно будет пить болеутоляющее, но опиумом не увлекайся, иначе она не сможет без него обходиться. Будешь давать ей смесь настоев ивовой коры и полыни. Также понадобится побольше отвара корня аира, чтобы протирать шов. А лучше всего, если ты раздобудешь где-то «кровь горы» - это снадобье иногда привозят с Востока. Благодаря ему моя рана от пули затянулась буквально за десять дней. И не давай ей в первое время много двигаться, чтобы шов не разошелся. Вроде все. Ах, да. Найди кормилицу поскорее.
Де Бриен сделал еще один глоток из бутылки и слегка осоловело посмотрел на друга.
-А ты что, уедешь?
-Да нет, конечно, - устало улыбнулся тот, - я буду делать перевязки. Нам лучше избегать контактов с лекарями и вообще поменьше распространяться о том, каким образом твоя дочь появилась на свет.
-А как же слуги?
-Морис тебе достаточно верен?
-Вполне.
-Тогда пусть расскажет всем, что акушерка оказалась просто шарлатанкой, а хозяйка смогла разродиться сама. Я лишь принял ребенка и перерезал пуповину — для того и нужен был нож.
Внезапно бутылка выскользнула из рук Армана и упала на пол.
-Макс... как я могу тебя отблагодарить?.. - голос барона прерывался, - ты сейчас не только их жизнь спас, ты мою жизнь спас!
Он подошел к другу и обнял его, прижав к себе так, что едва не хрустнули ребра.
-Будет забавно, если в благодарность ты меня задушишь, - сдавленно рассмеялся Макс, - и лучшее, что ты можешь для меня сделать, это проводить до спальни, а то, боюсь свалиться где-нибудь по пути.
-Да, да, конечно... - спохватился Арман, - но можно ли оставить их одних?
-Думаю, за несколько минут с ними ничего не случится, а потом ты сообщишь новость мэтру Анри, а он уж пусть озадачивает слуг. И погаси лишние свечи, они больше не нужны.
По пути к своим покоям Макс действительно несколько раз едва не упал, так что ему приходилось опираться на руку друга. Все плыло перед глазами от усталости, руки тряслись, как у столетнего старца, колени подгибались. Во время операции и при Армане д'Альбер держался — тому совершенно не нужно было знать, как он боялся, ведь одно дело ранить противника на дуэли и совсем другое — хладнокровно вспарывать живот беззащитной женщины, пусть и с целью спасения ее жизни. Да, именно ответственность за чужую жизнь, которая зависела от каждого его движения, больше всего и пугала графа. Он подумал, что эта ночь отняла у него лет десять жизни и, наверняка, стоила первой седины в волосах.
Как он добрался до кровати, Максимилиан уже не помнил.
А потом выяснилось, что у него началась горячка. Макс больше недели метался в бреду, и то время, что Арман не проводил с женой и дочкой, он просиживал у постели друга. Тот же лишь изредка приходил в себя, сразу порываясь подняться и идти делать Авроре перевязку. Барон убеждал его, что сам отлично справляется, шов чистый, воспаления нет и, по словам баронессы, болит уже меньше. Дочка тоже чувствовала себя отлично и значительно окрепла, благодаря усилиям приглашенной из деревни кормилицы. Крестины же были отложены до тех пор, пока Аврора не сможет ходить, а Макс не поправится — ведь Арман настаивал на том, чтобы именно он стал крестным его дочери.
За эти дни де Бриен успел много передумать. Его душа то взлетала к вершинам счастья, причинами которого были живые жена и дочь, и бесконечной благодарности Максу, благодаря которому это стало возможным, то низвергалась в пучину сомнений и подозрительности, ведь ржавчина ревности хоть и не в той степени, что раньше, но все-таки продолжала разъедать сердце барона. А вдруг это не его ребенок? Вдруг Мируар все-таки имел связь с Авророй, пока он, Арман, мотался по всей стране, влекомый государственными делами? Но потом он бросал взгляд на мечущегося в горячке друга, и сердце сжималось от жалости, ведь причиной болезни без сомнения стало нервное перенапряжение, испытанное д'Альбером во время операции. Поэтому он исправно менял смоченные в уксусе компрессы на лбу графа и пытался поить больного теплой водой и кормить бульоном.
Вставать Макс и Аврора начали практически одновременно — через две недели после памятной ночи. Причем, граф первым делом изъявил желание навестить свою пациентку, чтобы посмотреть, как заживает разрез, и, возможно, снять швы. Арман едва удержал его, заверив, что баронесса чувствует себя неплохо, никакого воспаления нет, и осмотр может подождать еще несколько дней.
-Ну и чушь ты в бреду нес, - улыбался Арман, радуясь, что его друг идет на поправку, - то тебя, видите ли, душили змеи, а то повторял «она лжет», да настойчиво так.
-Кто — она? - не понял Макс, глотая очередную ложку куриного супа, который только что принес Готье.
-А мне откуда знать? Ты не объяснял.
-Как интересно. Выходит, я знаю что-то такое, о чем сам не догадываюсь, - смеялся граф, становясь собой прежним — веселым и острым на язык.
Навещал Макса и совершенно счастливый от новоприобретенного звания дедушки Анри де Монтегю. По счастью, он ничего не знал о проведенной графом операции и полагал, что тот всего лишь принял роды вместо неумехи акушерки.
-Мируар, вы сами не представляете, что для нас сделали! Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас?
Максимилиан вежливо улыбался и говорил, что любой на его месте поступил бы также.
Приходила и Элен, но была предельно сдержана и заботлива. Лишь однажды, когда граф уже достаточно оправился, игриво заметила:
-Я знала, что ваши познания в женской анатомии простираются достаточно далеко, но не думала, что настолько.
Сам же Макс ловил себя на том, что наблюдает за всем этим будто бы со стороны. Спалив книги, он включил для себя обратный отсчет, понимая, что рано или поздно Орден нанесет удар.
Однако пока ничего не происходило, силы, благодаря стараниям Армана и пожилого герцога, возвращались, так что Макс уже не только ходил по комнате, но и мог прогуливаться по открытым галереям замка Монтегю, наслаждаясь вступившим в свои права летом. И, конечно, в первую очередь навестил Аврору.
Та встретила его любезной улыбкой и, как и ее отец, рассыпалась в благодарностях. Молодая женщина сидела на кровати, утопая в пене кружев, и, хоть была все еще бледна до прозрачности, более не имела на себе той печати смерти, что Макс заметил в ночь операции.
-Мадам, вы не будете возражать, если я осмотрю шов? - спросил он.
Аврора слегка зарумянилась, но протестовать не стала, видимо, рассудив, что после того, как д'Альбер видел ее полностью обнаженной, стесняться уже не имеет смысла.
-Уже почти не болит, - сказала она, - только, если делать резкие движения.
-Но мы с вами будем двигаться исключительно аккуратно, правда? - улыбнулся Макс, а Арман, который присутствовал при этом, слегка нахмурился. Он знал, что против фирменного взгляда друга — ласкового и насмешливого одновременно — не могла устоять ни одна женщина. Но, похоже, Авроре было не до того, поскольку она даже не взглянула в лицо д'Альберу, сосредоточившись на осмотре.
-Как вы думаете, все хорошо заживает?
-Все заживает просто отлично! - заверил Макс, - более того, я сейчас сниму швы.
С этими словами он пошел мыть руки, сказав Арману, что ему понадобятся самые маленькие ножницы, которые только получится найти.
Ножницы нашлись в числе туалетных принадлежностей самой Авроры, но больше всего Макса порадовало то, что за время его болезни друг раздобыл ту самую «кровь горы», а также пластырь.
-Арман, ты просто молодец! - с чувством сказал граф, - с таким-то арсеналом мы твою жену поставим на ноги за неделю!
Аккуратно сняв швы (Аврора сказала, что было совсем не больно), он стянул края слегка разошедшейся раны пластырем, подложив под него корпию, пропитанную чудодейственным восточным снадобьем, чтобы клейкий слой не повредил края разреза.
-Ну вот, теперь можно и о крестинах подумать, - заявил Максимилиан, вытирая руки полотенцем и накрывая Аврору покрывалом.
-Неужели это так горит? - поморщилась молодая женщина.
-Тянуть с этим не стоит, - покачал головой Макс, - хоть ваша дочь, слава Богу, здорова и, как говорит Арман, растет не по дням, а по часам, будет спокойнее, если у нее все-таки появится ангел-хранитель. Да и имя ей стоит дать, верно?
Крестили маленькую баронессу де Бриен в домашней церкви при замке Монтегю через десять дней после этого разговора. Аврора уже могла вполне уверенно ходить, правда, тяжести ей поднимать еще было нельзя, поэтому дочку держала на руках кормилица. Девочку нарекли Лилиан Луиза Изабель, что особенно растрогало Армана, поскольку Лилиан звали его бабушку по материнской линии, которую он в детстве очень любил. Макс помнил ее — веселую красивую женщину, которая до самой старости следила за собой и на любой вопрос имела остроумный ответ. А герцог де Монтегю даже прослезился и во время церемонии украдкой промокал глаза кружевным платком.
Торжество по случаю крестин было устроено скромное, поскольку Аврора была все еще довольно слаба, а вечером в замок прибыл курьер с королевским гербом и передал Арману предписание к утру прибыть в Лувр для исполнения обязанностей помощника главы правительства Сюлли.

С появлением Махди Максу стало полегче. Араб, как и его отец, был искусным лекарем, так что теперь раны заживали намного быстрее и больше не досаждали воспалениями. Руки, благодаря примочкам и компрессам, стали лучше слушаться, а пальцы больше не кровоточили, когда граф пытался играть на лютне, которая по-прежнему была в его камере. И даже спина, которая представляла собой сплошную незаживающую рану (а каждый допрос неизменно начинался с бичевания), успевала немного поджить в промежутках между пытками.
-Разве для того Аллах создавал людей, чтобы они мучили друг друга?! - набросился Махди ибн Умар на тюремщиков, когда Макса притащили бесчувственного после нескольких часов, провведенных в железной деве, - передайте своим хозяевам, что, если они будут продолжать в том же духе, заключенный не проживет и недели!
Тем не менее, он смог справиться и с этими ранениями.
А еще они с д'Альбером много беседовали. Макс расспрашивал арабского лекаря о всевозможных способах лечения и рецептах лекарств, известных на Востоке, а когда выяснилось, что тот в прошлом много путешествовал, то и о других странах. Оказалось, что Махди пять лет был придворным лекарем при дворе турецкого султана Мурада III, а затем еще два года личным врачом крымского хана Газы II Герая. Во время его похода на Венгрию в 1598 году лекарь покинул свиту хана и вернулся во Францию.
-Крым — очень красивое, но дикое место, - рассказывал Махди, - природа там похожа на юг Франции, но здесь нет такие причудливых скал, над которыми будто поработал искусный ваятель, какие есть в Крыму. Там много античный руин, поскольку эта земля когда-то принадлежала грекам, а затем римлянам, есть крепости, построенные генуэзскими купцами и загадочные пещерные города, где живет только ветер. Местом же моего пребывания был город, которому не исполнилось еще и ста лет — Бахчисарай, что означает «сад-дворец». Он пока еще совсем небольшой, но уже стал настоящей жемчужиной, а особенно прекрасен Изумрудный дворец, резиденция ханов, - лекарь говорил нараспев, полуприкрыв глаза, и, казалось, в камере находится только телом, а разум его вернулся туда, где навсегда оставил кусочек души, - почти круглый год в его садах цветут розы и журчат бесчисленные фонтаны, даруя покой и прохладу усталым путникам. Крыша дворца выложена черепицей зеленого стекла, отчего сверкает на солнце подобно изумруду...
-Вы скучаете по этой земле? - спросил Макс, завороженный незнакомыми названиями и фантастическими картинами, которые рисовались в воображении.
-Там осталось мое сердце и моя Эльмас, прекрасная, как сияние драгоценных камней в короне правителя.
-Почему же вы покинули ее? - с интересом спросил граф.
-Увы, я любил на расстоянии. Эльмас была обещана другому, я же не хотел идти против воли ее отца, весьма достойного человека. Поэтому и решил вернуться во Францию.
-Жаль, что мне так и не суждено посмотреть мир, - вздохнул Макс.
-Все в руках Аллаха, может быть, еще посмотрите.
-Это вряд ли. Если я и выйду отсюда, то только прямиком на Гревскую площадь, - невесело усмехнулся граф.
-Не всегда смерть бывает препятствием для осуществления задуманного...
-Что вы имеете в виду? - изумился Макс.
Но арабский лекарь промолчал, сосредоточенно бинтуя ему израненные запястья.

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель

---

История Макса. Глава 16

И продолжение, в котором, собственно, произошло то, из-за чего Макс сейчас в тюрьме.

Глава 16
-Время пришло!
Макс стоял на краю скалистого обрыва и обозревал утопающий в зелени и южном солнце город, что раскинулся по берегам причудливо врезавшейся в берег бухты. Пейзаж напоминал Италию или юг Франции, но д'Альбер никогда не видел ни подобной архитектуры, лишь отдаленно напоминающей приморские города Сицилии, ни кораблей, что в большом количестве стояли на рейде в тихих бухтах — гигантские серые и белые суда не имели ни мачт, ни парусов, ни даже весел. А вот воздух пах и знакомо — разогретым на солнце камнем и морем, и очень странно — словно в алхимической лаборатории.
Очень хотелось рассмотреть город подробнее, но голос, тембра которого было не понять, ввинчивался прямо в сознание.
-Время для чего? - тем не менее спросил Максимилиан.
Но ответа не последовало. Вместо этого город у подножья горы исчез, и перед взором графа стали разворачиваться по истине апокалиптические картины. Он словно увидел разом весь мир, и этот мир пылал. То тут, то там вспыхивали огненным заревом войны, черный дым окутывал гигантские города, в которых люди кишели, точно пчелы в улье. Эти города особенно поразили Макса — совсем не похожие на тот, что он видел только что: дома, рядом с которыми даже Нотр-дам-де-Пари, самое высокое сооружение из всех, виденных графом, показался бы детской игрушкой, улицы, по которые вперемежку с людьми сновали непонятные то ли животные, то ли устройства... Он и сам не мог сказать, что же именно так отталкивало в облике этих городов, больше похожих на скалистые теснины, но они были слишком неживыми, холодными и враждебными. Казалось, за непрозрачными от блеска окнами притаилось зло, а над людьми, точно тучи мух, роятся демоны. Однажды Макс видел картину голландского художника, жившего больше ста лет назад, Иеронима Босха, и это полотно потрясло его воображение своим фантасмагорическим натурализмом — сотни людей, скопившиеся на дне каменного ущелья, мучимые отвратительными бесами. И то, что граф увидел сейчас, напомнило ему эту картину. Сходство добавляло еще и то, что многие люди, особенно женщины, были практически раздеты, но этого, кажется, никто не замечал.
Нет, не все города были такими, но даже те, что еще не утратили своей жизни, тоже, словно заплесневелый хлеб, несли отпечаток смерти.
Войны испугали Макса еще больше — там использовалось такое оружие, принимать существование которого отказывалось сознание. Здесь у солдат не было шпаг и не было коней, они воевали на железных механизмах и стреляли из ружей, в которых не заканчивались пули. Остальное оружие даже невозможно было как-то классифицировать, да Макс и не хотел, слишком это все было жутко. Нечеловечески жутко.
Там, где не было войн, целые города стирали с лица земли страшные катаклизмы: землетрясения, ураганы, гигантские волны, точно сама планета хотела избавиться от того, что происходит на ее поверхности.
- «Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам»1, - снова прозвучал голос.
-Это будущее?
-Это начало конца. «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы»2. Все это уже исполнилось.
Дальше картины перед глазами понеслись с бешеной скоростью. Макс видел нефилимов, заседающих в правительствах стран и носящих королевские короны, людей, что покорно шли туда, куда те их вели, низвергаясь в бездну, подобно грешникам с полотна Босха, ужасался картинам чудовищный оргий и жестокости, смертей и идолопоклонства, и душа его истекала кровью. Неужели, именно такую судьбу готовит людям Орден?
И, когда сердце было готово разорваться от всего увиденного, страшные картины пропали. У подножья горы снова простирался белокаменный приморский город. Макс оперся о балюстраду, чтобы не упасть, ибо ноги подкашивались, точно под тяжестью неподъемного груза. Было жарко и тихо, только кузнечики звенели в сухой траве, да ветерок шелестел листьями платанов. И тут д'Альбер услышал шаги. Знакомые шаги. Он резко обернулся и увидел, что по усыпанной розовым гравием аллее старинного парка к нему идет де Бриен. Граф сразу понял, что это он, хоть тот, кто приближался к нему сейчас, напоминал друга лишь отдаленно: странная одежда, гораздо короче подстриженные волосы, а на длинном носу почему-то очки с затемненными стеклами, какие носят астрономы для наблюдения солнца.
-Арман! - позвал Макс... и проснулся.
Перед глазами была грубая ткань одеяла, брошенного поверх трухлявой соломы в камере Бастилии...

Звуки бала не долетали до комнаты, где остановился Макс, так что тишина нарушалась только потрескиванием дров в камине, шуршанием мыши под полом, да весенним хором лягушек из крепостного рва, что долетал сквозь раскрытое окно.
Граф положил книги на стол — он желал еще раз пролистать их, чтобы проверить, не упустил ли он что-то в записях. Книг было две — самую первую, ту, что рассказывала об истории нефилимов, Макс решил оставить как доказательство того, что «Заветы Великого Змея» вообще существовали. А вот те, в которых содержались инструкции по развращению людских душ, надлежало уничтожить. Но сперва хотя бы выборочно перечитать.
Та книга, что они с Арманом добыли в Венеции, третий том, так и была заключена в футляр из странного материала, не похожего ни на что из виденного Максом ранее. Только теперь замок был открыт — с этим помог де Бриен, от чьего прикосновения тот чудесным образом размыкался. Граф раскрыл книгу наугад.
«...ибо отсутствие запретов в воспитании формирует тот образ человека, который более всего податлив нашему влиянию. Тот, кто с детства не знал отказа ни в чем, в будущем живет лишь потребностями собственного я, полностью игнорируя таковые у окружающих, что предает его душу в нашу власть».
Макс сжал зубы. Он не раз наблюдал избалованных дворянских отпрысков, за которыми вереницами ходили няньки, удовлетворяя все их желания, и видел, в кого они вырастали — безжалостные эгоисты, ставящие во главу угла только собственное «хочу». К счастью, таких все же было немного, но, если «Заветы» будут претворены в жизнь, и подобное воспитание станет нормой, страшно представить, каким сделается человечество.
«Себялюбие — вот то оружие, которым мы сможем победить врагов, что гнездятся в людских душах. Ибо себялюбивый человек не слышит их голоса, так как не имеет любви к кому-либо, кроме себя».
Ну, разумеется, человек, живущий только своими потребностями, способен видеть только себя и любить только себя, поскольку эго обладает способностью, подобно плесени, расползаться, заполняя собой всю душу. И понятно, о каких «врагах» идет речь — для демонов, коими и являются авторы книги, все, что исходит от Бога, опасно.
«Следует обратить особое внимание на главное оружие нашего противника — любовь. Необходимо искоренить ее из людских душ, дав им взамен плотские удовольствия, и пусть они принимают за любовь их».
Граф д'Альбер почувствовал, что у него, точно у застигнутого на просмотре неприличных картинок мальчишки, запылали уши. Имеет ли этот пункт отношение к нему? Ведь при огромном количестве амурных побед он так ни разу и не был влюблен. Нет, конечно, он знал другие формы любви: к родителям (несмотря на холодность отца, Макс все-таки любил его, как некогда души не чаял в матери, хоть и видел ее нечасто), к друзьям, вернее, к единственному другу, к родным местам. Однако в отношении с женщинами он никогда не подменял любовь плотской страстью и четко видел разницу между тем и тем.
«Свои истинные цели надлежит скрывать, внушая человеческому стаду мысль о том, что все это творится для его блага. Тех же, кто будет понимать происходящее, надлежит подвергать осмеянию и унижению, дабы никому не пришло на ум прислушиваться к ним. Они должны быть лишены поддержки и средств к существованию. К физическому же устранению должно прибегать лишь в случае, когда другие меры оказываются тщетны».
Ловко! Не убивать, а лишать опоры под ногами, делать посмешищем и тем самым уничтожать морально.
Потом Макс пролистал ту часть книги, где содержались чертежи, схемы и описания оружия, и хоть в них сложно было понять что-либо, выглядели они устрашающе. Вот изображено нечто, напоминающее пистолет, из дула которого вылетает не пуля, а красный луч, вот какие-то повозки, у которых ноги вместо колес, а наверху установлены небольшие, но наверняка невероятно мощные пушки (а вот и приписка: «радиус поражения 10 тысяч шагов»), а это устройство, напоминающее шляпку гриба, вообще нарисовано в окружении звезд. Тут же приводились какие-то формулы на несколько страниц под общим заголовком «Сверхсветовые скорости», однако все это было настолько громоздким, что Макс не стал разбираться, да и математика никогда не была его сильной стороной. Показать бы все это Арману, но он не знает арамейского, а о тетрадях, в которые все это переписано, ему знать не стоит — слишком опасно. Было тут и много другого, столь же смертоносного, но вникать во все это не хотелось. Этим книгам не место на земле.
Граф усмехнулся. Даже, если текстовую их часть кто-то из тех, кто имеет доступ к «Заветам», и сможет восстановить, чтобы записать и передать следующему поколению нефилимов, то эти формулы и схемы не восстановит даже человек с феноменальной памятью — слишком они сложные и непонятные. Ведь одна ошибка в цифре или линии чертежа, и устройство не будет работать. Нет, уничтожив книги, Макс поставит крест на черных планах Ордена.
Но тут же снова закрались сомнения: а не навредит ли он этим Арману и мэтру Анри, официальному хранителю «Заветов Великого Змея»? Конечно, они не знали, для чего д'Альбер взял книги, но будет ли это достаточным оправданием для Ордена? Армана нужно срочно отослать в Париж, тем более, что Авроре скоро рожать, и будет лучше, если это случится там, где есть отличный лекарь Умар ибн Хусейн, а не сельские бабки-повитухи, не имеющие понятия ни о гигиене, ни об обезболивании. Впрочем, нет. Этот вариант отпадает — Аврора может не перенести тряской дороги до столицы.
Макс стал нервно крутить в руках свою сережку-зеркальце. Без сомнения, книги надлежало уничтожить, но какой ценой? Имеет ли он право подставлять под удар друга и наставника? Но, с другой стороны, у него есть официальное разрешение на пользование книгами, подписанное лично Великим Магистром, вот оно, лежит на столе. Так что, помогая другу взять манускрипты из хранилища, Арман не нарушил никаких запретов. Герцог де Монтегю тоже не стал бы препятствовать тому, в чьих руках находится бумага с печатью в виде змеи, обвивающей три сферы.
Это было весомым аргументом, но неприятное чувство угнездилось в душе, забившись на самое ее дно. Макс никогда не считал, что цель может оправдывать средства, а сейчас ему предстояло поступить именно в соответствии с этим принципом. Внезапно вспомнился усталый взгляд Генриха IV. Как же ему, должно быть трудно, ведь королям постоянно приходится жертвовать малым ради сохранения большего, мысля в государственных масштабах.
Все, что оставалось сейчас графу, это положиться на Божью милость и предоставить Ему решать судьбы всех, кто вольно или не вольно оказался замешан в истории с «Заветами Великого Змея».
Макс поднялся, поискал глазами распятие, но к своему удивлению не нашел его, как не обнаружил и статуэток Девы Марии. В комнате не оказалось ничего, что напоминало бы о Боге, и это встревожило его. Д'Альбер, рванул, едва не порвав, ворот парадного камзола и, выхватив нательный крест, старинный, доставшийся в наследство от матери, прижал к губам. Страх немного отпустил, и тогда он зашептал слова «Pater Noster» - молитвы на все времена и на все случаи. И в этот момент в дверь поскреблись. Запоздало граф вспомнил, что не заперся (да, кажется, ключа в замке и не было), поэтому ничего не оставалось, как рявкнуть:
-Войдите!
В конце концов, он не делает ничего предосудительного — вот оно, разрешение на изучение книг. А его планы на их счет никого не касаются.
Но это оказалась всего лишь служанка. Молодая, почти девочка, с быстрыми глазами на кукольном личике. Макс не без труда припомнил, что ее зовут Клотильда, и она приставлена к нему хозяином замка.
-Ваша милость, я услышала, что вы уже вернулись, и пришла расстелить вам постель...
Титаническим усилием воли подавив желание немедленно вытолкать взашей не в меру усердную горничную, граф сказал как можно мягче — грубить девушкам, пусть даже прислуге, было не в его правилах:
-Благодарю, мне ничего не нужно.
-Я также могу нагреть вам воду...
-С этим справится Готье, - Макс мысленно скрипнул зубами, - сегодня ты мне не нужна.
-Но мне приказано...
-Милая девушка, - начал терять терпение граф, - не нужна — это значит «не нужна» и ничего больше.
-Простите, ваша милость...
Клотильда, наконец, направилась к выходу.
-Да, и будь любезна проследить, чтобы меня никто не беспокоил.
-Слушаюсь, ваша милость.
Горничная присела в реверансе и все-таки покинула комнату как раз в тот момент, когда Макс был готов запустить в нее тем томом «Заветов», что потяжелее.
Подождав немного, чтобы служанка ушла как можно дальше, он взял со стола обе книги и, перекрестившись, бросил их в огонь камина. Раздался треск, точно горели сырые дрова, комнату заволокло едким дымом, пахнущим паленой плотью и серой. Макс содрогнулся от мысли о том, чья кожа была использована для изготовления обложки и пергамента страниц. Горела книга неохотно, казалось, в огне что-то корчится и противится уничтожению, ему даже стало казаться, что он различает жуткие гримасы демонов среди почерневших страниц. Ужас наполнил сердце графа — только сейчас он окончательно понял, с какими силами столкнулся.
-Exsurgat Deus et dissipentur inimici ejus: et fugiant qui oderunt eum a facie ejus. Sicut deficit fumus, deficiant: sicut fluit cera a facie ignis, sic pereant peccatores a facie Dei!3 - начал читать Макс вслух, все повышая голос. Эта молитва всегда помогала ему справиться со страхом, но такого эффекта граф никак не ожидал. Что-то в камине будто бы взорвалось, потом раздался полный боли и ненависти крик — не поймешь, мужской или женский, в дыму свилась кольцами и распалась гигантская змея, и... все стихло. Огонь почти погас, точно его задули, а на месте книг остался лишь пепел и несколько обгоревших по краям страниц.
Максимилиан опустился на ковер, потому что колени внезапно подогнулись, словно он долго держал на плечах непосильную тяжесть. Руки дрожали, по вискам катился пот.
-Благодарю Тебя, Боже! - прошептал граф.
Нужно было подняться, снять, наконец, парадный костюм и привести себя в порядок, но тело отказывалось слушаться. Сколько он так просидел, Макс не знал — время будто бы остановилось, а сам он выпал из реальности, отдав все силы сражению с силами, обитавшими в книгах.
Потом он все-таки сумел заставить себя подняться на ноги и доковылять до кровати, чтобы, наконец, провалиться в сон без сновидений.
Пробуждение было нереальным и сладостным: кто-то целовал его — нежно, чувственно и умело. Это не могло быть ни чем иным, как продолжением сна, а во сне можно все, так что граф ответил на поцелуй. Это было прекрасное сновидение — поцелуи уносили Макса к вершинам блаженства, а горько-сладкий запах погружал в новые, неизведанные лабиринты грез. Запах? Он уже где-то слышал его и совсем недавно. Впрочем, какая разница, если он дарит такие наслаждения.
Искушение... Что это значит? Слово такое же знакомое, как и запах, и почему-то связано с ним. Кажется, так назывались чьи-то духи... Искушение — это то, что с ним сейчас происходит? Так значит, вот оно какое — прекрасное и немного приторное, как вкус женских губ на своих губах, как прохладные прикосновения к пылающей коже, древнее, как грех Евы... «И не введи нас во искушение...»
-Элен?
Графа точно ударило изнутри. Он резко сел на кровати и уставился все еще слегка затуманенным взором на ночную гостью. Та устроилась рядом, одетая лишь в пенящийся драгоценными кружевами пеньюар, и улыбалась. Волосы ее больше не сдерживала прическа, и они, слегка растрепанные, шелковой волной рассыпались по плечам.
-Жаль, что ты очнулся, - промурлыкала она, - сонный, ты был такой податливый и послушный.
-Что вы здесь делаете, сударыня? - ошалело спросил Макс.
-А разве ты уже забыл, что я делала только что? - прищурилась герцогиня, - мне казалось, тебе нравилось.
Память наконец вернулась к д'Альберу, восстановив шаг за шагом бал, поход в библиотеку, примирение с Арманом и сожжение книг. Но что было потом?.. Какой-то одновременно сладкий и болезненный сон.
-Я, кажется, спал...
Что это было? Чары? Гипноз? Опиум?
Элен де Монтегю весело рассмеялась:
-Всяким я вас видела, Мируар, но только не таким растерянным, как теперь, - она произвольно переходила от обращения на «ты» к обращению на «вы» и обратно, - и в этом вы очаровательны. Хотя, признаться, не думала, что мое появление сможет вас шокировать.
Намерения герцогини были более чем понятны, а смелость достойна удивления, но Макс почувствовал себя загнанным в ловушку. Она действительно была искушением. Искушением, на которое он чуть было не поддался.
Макс спустил ноги с кровати и сел рядом. Оказалось, что он полураздет, хотя точно помнил, что повалился на кровать в чем был, даже туфли не снял.
-Не то чтобы оно меня шокировало, - покачал он головой, - просто я очень устал и, признаться, мечтаю только об одном — снова заснуть.
И это была полнейшая правда.
-Понимаю вас. Балы и вправду так утомительны... - Элен поднялась и скользящей походкой подошла к камину, где все еще лежало несколько обгоревших листков, - особенно, если после них устроить аутодафе.
Она обо все догадалась! Сон как рукой сняло — граф надеялся, что у него есть еще хоть немного времени до того, как Орден узнает о судьбе «Заветов Великого Змея», но это оказалось не так.
-Это всего лишь...
-То, что осталось от книг, над которыми так трясся Орден, - рассмеялась Элен и поворошила кочергой золу, - туда им и дорога!
Да, герцогиня умела ошарашивать, говоря и делая то, чего от нее меньше всего ждут. И вот теперь...
-Что вы имеете в виду?
Молодая женщина отвлеклась от своего занятия и насмешливо посмотрела на графа.
-Вы не там ищете врагов, Мируар. Действительность такова, что часто скорпион скрывается под маской невинности и кротости, а истинный друг представляется коварным аспидом.
Она вернулась к кровати и села рядом с Максом, обдав его запахом своих духов под названием «Искушение». Тот был окончательно сбит с толку, не представляя, как трактовать ее слова, а в голове все путалось — война с книгами отняла все-таки слишком много сил.
-Вы выбрали не самое удачное время для визита, - констатировал он очевидное.
-Да уж вижу, - рассмеялась Элен, - вы похожи на солдата, только что вернувшегося с поля боя. Впрочем, отчасти так оно и есть, верно, мой маленький святоша?
Д'Альбер поморщился — он терпеть не мог это слово, особенно применительно к себе.
-Я такой же святоша, как вы монашка, мадам, - парировал он и добавил, - не боитесь, что герцог де Монтегю узнает?
-Я, мой милый Мируар, уже давно ничего не боюсь, - промурлыкала герцогиня, - страх не имеет никакого смысла, но отнимает радость жизни. А что касается Анри, то он после бала спит сном праведника, и разбудить его может разве что военный горн, да и то, если протрубят прямо в ухо.
Макс улыбнулся, а Элен продолжила:
-Я распорядилась о горячей ванне с лавандой, ее уже готовят. Вам нужен отдых, Мируар, вы неважно выглядите.
Она поднялась, запахнула на груди пеньюар и, одарив того долгим взглядом из-под ресниц, прошептала:
-Доброй ночи, мой прекрасный граф.
Ванна действительно оказалась дивно хороша, а запах лаванды прогнал одурь, вызванную нелегкой битвой с демонами книг и прерванным сном, и снял напряжение. Все было сделано, все было позади. А то, что Элен узнала о сожжении «Заветов», может, и к лучшему — жизнь в ожидании мести Ордена оказалась бы пыткой. Макс закрыл глаза, отдаваясь ароматному теплу и почти уже задремал, когда тишину прорезал пронзительный крик. Точно такой же, какой прозвучал, когда он стал читать молитву над горящими книгами. Но тогда граф принял его за корчи демонов, а сейчас стало понятно, что кричит живой человек. И в этом крике было столько боли и ужаса, что расслабленное спокойствие слетело с Максимилиана в один момент.
Он выскочил из ванны и, оставляя на полу мокрые следы, кинулся к сундуку с одеждой. Наскоро натянув штаны с рубашкой и сунув ноги в домашние туфли, Макс кинулся по коридору туда, откуда, как ему показалось, раздался крик. Схему замка Монтегю граф представлял себе смутно, поэтому слегка заблудился, прежде чем увидел впереди одного из коридоров свет и суету. Слуги беспорядочно носились туда-сюда, то забегая в одну из комнат, то выскакивая из нее.
-Что случилось? Кто кричал? - Макс поймал за локоть пробегавшую мимо молодую служанку с полотенцем в руках.
-Жена господина барона рожает!
На лице девушки был написан такой неподдельный ужас, точно речь шла не о естественном процессе, а, как минимум, о начале эпидемии чумы в замке.
-Помощь нужна?
Однако ответить служанка не успела, поскольку из темноты коридора прямо на Макса налетел полуодетый и растрепанный Арман. Взгляд его был каким-то диким и растерянным.
-Помощь нужна? - повторил свой вопрос граф.
-Я не знаю... Авроре еще не пришел срок, лекари говорили, что у нее есть пара недель...
-Видимо, бал ее слишком утомил. Кто сейчас с ней?
-Кормилица и служанки. Меня выгнали, сказали, что нельзя...
-И правильно сделали. Ты ей точно сейчас ничем не поможешь, - улыбнулся Макс, - так что просто наберись терпения. Когда все случится, тебя позовут.
Арман недоверчиво посмотрел на друга и проворчал:
-Ненавижу просто ждать и ничего не делать.
-Что поделаешь, такова участь всех будущих отцов, - засмеялся д'Альбер, - за акушеркой-то послали?
-Да, только что.
-Ну, вот и отлично. А теперь пойдем-ка на кухню, выпьем по стаканчику — тебе нужно расслабиться, а то в результате не известно, кто больше утомится.
-А вдруг Авроре что-нибудь понадобится? - неуверенно предположил Арман.
-Если и понадобится, то, поверь, не от тебя, - рассмеялся Макс.
На кухне, огромном сводчатом помещении с неистребимым запахом специй, никого не было — повара уже разошлись спать. Темноту нарушала лишь полоска лунного света, что лежала на плитах пола, и граф, найдя возле очага огниво, зажег свечи, после чего сам обследовал полки со спиртным.
-Вот! То, что нужно.
Он взял пузатую бутылку темного стекла и протянул другу. Барон скептически понюхал, сделал глоток и закашлялся.
-Арманьяк? - просипел он.
-Точно. Только много не пей, тебе нужно расслабиться, а не напиться.
С этими словами Макс, дав другу сделать еще несколько глотков, решительно забрал у него бутылку. Арман послушно разжал руку и тяжело опустился на грубо сколоченный табурет у стола.
-Слушай, прости, что подумал о тебе невесть что... о вас с Авророй, - проговорил он, глядя в пол.
Макс поискал глазами второй табурет, не нашел его и присел на край стола.
-Я рад, что ты все правильно понял. Поверь, я ни за что на свете не посягнул бы на твою жену, - он старался, чтобы голос звучал ровно, поскольку по опыту знал, что именно спокойный тон действует убедительнее всего, - у меня даже мысли такой не было.
Арман подпер рукой голову и запустил пальцы в и без того растрепанные волосы.
-Потом я сам это понял. На самом деле, между нами говоря, я больше сомневался в верности Авроры...
-Вот так номер! - изумился Макс, - с чего бы это?
-Понимаешь, она в последнее время будто перестала меня замечать. Вроде бы любезна и вежлива, но и только. У нас и близость-то в то время была всего один раз за много месяцев, поэтому я и не поверил сразу, что это мой ребенок. Просто осознал я это все не сразу — некогда было с этой государственной службой. А потом все взвесил и понял, что я ей больше не нужен, - каждое слово Армана было наполнено такой болью, что у Макса сжалось сердце от жалости.
-Мне кажется, ты сам себя накрутил, - попытался успокоить он друга, - Аврора была беременна, а в это время у женщин случаются перепады настроения и даже возникают самые неожиданные капризы и желания. И потом, когда я ее навещал, твоя жена говорила только о тебе: Арман то, Арман се.
-Правда? - глаза барона были красные, как от недосыпа или пьянства.
-Правда, - кивнул Макс, - признаюсь, я даже иногда завидовал вам. Уверен, после родов все снова наладится, тем более, что у вас будет одна общая любовь — ваш ребенок.
-Дай Бог, чтобы это было так, - взгляд Армана просветлел, - я ведь ее так люблю!
-Так и будет, вот увидишь! - с чувством заверил Макс, - а теперь пойдем наверх, узнаем, как там у них дела.

-Я видел будущее человечества, и оно неприглядно, неужели вам этого мало?..
-Любопытно, - Великий Магистр взглянул на Макса с интересом, - допустим. Но неприглядное будущее еще не означает нашей победы. В этом будущем слишком много душ, над которыми у нас нет власти. И не будет без книг, которые ты посмел уничтожить!
Максимилиан отметил, что тот говорит о будущем так, точно оно уже исполнилось. И с улыбкой сказал:
-Воистину, похвала из уст врага стоит дороже похвалы друга.
Антуан Морель скрипнул зубами. Он давно оставил тон доброго дядюшки и во время допросов показывал свое истинное лицо — холодное и безжалостное. Вот только змеиное спокойствие изменяло ему всякий раз, когда Макс начинал говорить. Граф дразнил его и, несмотря на то, что это оборачивалось новым кругом ада в пыточной, всякий раз чувствовал маленькую победу. Ведь гнев Великого Магистра означал одно — бессилие.
-Мэтр Эмилио! - рявкнул Морель, - почему вы остановились? Я хочу, чтобы этот мерзавец пожалел о каждом сказанном им слове!
-И снова вы проиграли, господин королевский прево, - ухмыльнулся Макс.
-Проиграл? - прошипел тот, - и не надейся, Мируар. Однажды вступив в Орден, ты стал нашим на всю вечность. И не думай, что сможешь так просто его покинуть.
Зрачки Великого Магистра вытянулись в линии, а лицо стало напоминать гротескную маску. Настолько жуткую, что граф отвернулся — все, на что он был способен, будучи вздернутым за руки.
Морель сорвал с шеи золотой медальон, на котором выпуклым рельефом был отображен символ Ордена и бросил на угли жаровни. Дождавшись, когда тот раскалится, он взял его щипцами и поднес к лицу Макса.
-Смотри, Мируар! Ты будешь вечно носить на своей шкуре этот знак, и ничто не поможет тебе от него избавиться!
И Великий Магистр с силой вдавил раскаленный медальон в кожу д'Альбера пониже левой ключицы.

_________
1 Евангелие от Матфея 24:6-7
2 2 Послание Тимофею 3:1-4
3 Начало 67 псалма, а также католический аналог православной молитвы «Да воскреснет Бог»

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель

---

Иллюстрация

Тем, кто читает историю Макса.
Фрагмент фильма "Розенкранц и Гильденштерн мертвы" - ну точно картина маслом "Макс с Арманом и научные эксперименты"!))))))))

@темы: Мотор!, Чукча - писатель

---

Слово о "Мушкетерах"

Я сейчас стараюсь смотреть и читать все исключительно по теме матчасти. Недавно пересмотрел наши постановки "Королевы Марго" и "Графини де Монсоро" (все-таки здорово наши поставили!), потом упоротых "Трех мушкетеров" 2011 года с Милой Йовович (авторы явно употребляют тяжелые наркотики))), а потом решился посмотреть ВВС-шный сериал "Мушкетеры" (на самом деле, у Дюма нет произведения, хронологически совпадающего с моей книгой - первые два на 40 лет раньше, а "Три мушкетера" - больше, чем на 20 лет позже).
Сериал этот долго не решался начать - смутил негр в роли Портоса и отзывы (кто-то написал о яое, но, как выяснилось, это опять больное воображение озабоченных деффачек). Но я все-таки рискнул. И не был разочарован.
Конечно, от Дюма там только имена и названия. Да и от исторических событий (блин, я тут с каждой ложкой-пряжкой матчасть рою, а народ не заморачивается вообще))))). Но при этом берет персонажами и актерами.
Конечно, лаж много. Например, имена. Откуда в средневековой Франции могли взяться люди с именами Роберт, Томас, Сильви и т.д.?)))) О том, что у мушкетеров вообще-то еще имена были, они, видимо, тоже не в курсе, поэтому Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян у них - это имена.)))))) По крайней мере, о том, что Атоса звали Оливье, Арамиса - Рене, д'Артаньяна - Шарль и как-то еще звали Портоса (не помню), так речь нигде не идет вообще.)))) Костюмы тоже весьма своеобразные - плод фантазии авторов фильма.
Но все равно, сериал стоит смотреть. Хочу сказать, что персонажи тут получились куда более яркие и интересные, чем у Дюма. Д'Артаньян, правда, несколько никакой (его играет итальянец, но внешне похож то ли на индуса, то ли на цыгана), зато неожиданно яркая Констанция. Тут она отнюдь не бледная моль, а очень боевая, решительная и смелая. И актриса симпатичная - немного полная, но ей идет. Очень выразительный король. Получился сложный образ, и актера нашли похожего.
С тем, что Портоса играет негр (точнее, мулат), я быстро примирился, потому что этому авторы потрудились дать вполне годный обоснуй. Само собой, это не тот Портос, что описан у Дюма. Этот - сын дворянина и черной рабыни (а негров тогда достаточно массово завозили не только в Америку, но и в Европу). По крайней мере, это не негр-Ланселот в "Однажды в сказке".)))))
Атос особого впечатления не произвел, а вот Арамис просто шикарен! Во-первых, его играет очень симпатичный актер, чилиец по происхождению (поэтому он там временами говорит по-испански как переводчик) ))). Во-вторых, в отличие от Арамиса Дюма, этот действительно очень верующий. И он тут не изначально аббат, а стал монахом по обету и 4 года в монастыре был воспитателем в школе для сирот.
А еще в фильме порадовало то, что мушкетеры тут действительно стреляют из мушкетов. )))) А то у Дюма они, по-моему, и не помнят, что значит быть мушкетером.)))) Шпага у них - вспомогательное оружие на случай, когда кончатся пули или некогда перезарядить пистолет или мушкет. И тут они - именно стрелки.
Кстати, не понимаю, почему считается, что из тогдашнего оружия невозможно было вести прицельную стрельбу? Ничего не скажу насчет мушкета, но пистолет того времени у меня есть свой. Стрелять из него нельзя - спусковой механизм (вполне, впрочем, рабочий) заклинен, но целиться можно. И я не пойму, в чем проблема.)))))
В общем, сериал рекомендую к просмотру. Мне он очень понравился!
Только озвучка, особенно в третьем сезоне, мерзкая и реклама казино достает.

@темы: Лекторий

---

История Макса. Глава 15. Интерлюдия

Эта глава получилась немного нестандартная. Тут нет разделения на настоящее время и флешбек - все происходит в настоящем (то есть, в 1606 году). Собственно, она получилась неожиданной даже для меня, просто внезапно увиделась подобная история.

Глава 15. Интерлюдия
-Да что б тебе пропасть!
Нож в очередной раз выпал из рук, оставив на щеке кровоточащий порез. По счастью, Максу не нужно было бриться каждый день — семейная легенда гласила, что скудная растительность на лице досталась Мируарам от далеких предков, жителей сказочной страны эльфов, но примерно раз в неделю все-таки приходилось удалять со щек светлую щетину. А опускаться, погрязая в неопрятности, граф д'Альбер не желал. Ведь стоило только дать телу поблажку, как слабость будет не остановить, а так и до того, чтобы выдать тайник с рукописями, недалеко.
Вот только растянутые на дыбе суставы никак не желали слушаться, пальцы слабели от боли, а нож вместо того, чтобы брить, только резал. От бессилия хотелось побиться головой о стену. Макс раз за разом пытался сжать пальцы, но те вели себя строптиво: то не гнулись, то вообще теряли чувствительность, так что за час удалось сбрить лишь клок щетины с левой щеки. Но сдаться значило уступить собственному телу, то есть признать, что оно сильнее духа, поэтому Максимилиан раз за разом брал нож двумя руками и пытался сжать его в пальцах.
За этим занятием и застала его стража — граф едва успел спрятать ножик под одеяло. Сердце ухнуло куда-то в желудок, ведь появление охранников означало, что его сейчас поведут на очередной допрос. Точнее, внеочередной, потому что дознания проходили через день, а не далее как вчера Макс имел пренеприятнейшую беседу с Морелем при неотъемлемом участии мэтра Эмилио, который познакомил его с таким достижением цивилизации, как дыба.
Однако вопреки ожиданиям, охрана не обратила внимания на пленника, а втолкнула в камеру кого-то, одетого в лохмотья, после чего тщательно заперла дверь и удалилась на свои посты. Макс слегка ошарашенно посмотрел на новоявленного соседа по камере. К удивлению, им оказалась молодая женщина, крайне растрепанная, испачканная чем-то черными и одетая в платье с разорванным корсажем, в прорехе которого открывался весьма соблазнительный вид.
Заметив взгляд Максимилиана, узница попыталась было натянуть обрывки платья на грудь, а потом резко бросила свое занятие и запальчиво огрызнулась:
-Чего уставился? Что-то новое увидел?!
Макс удивленно вскинул брови, забыв даже о мучившей его боли в незаживающей спине и растянутых суставах.
-Простите, сударыня, я вовсе не хотел оскорбить вас излишним вниманием, - проговорил он, мягко улыбнувшись. Но девицу, похоже, это не впечатлило.
-То-то же, - буркнула она, угнездившись на соломе у стены, - кстати, меня Роза зовут, а тебя?
Судя по одежде и выговору, новая соседка Макса была из простонародья, манеры, и особенно обращение на «ты», тоже подтвердили эту догадку.
-Максимилиан к вашим услугам, - поклониться, сидя у стены, не получилось, так что пришлось ограничиться кивком.
-А покороче? - сморщила нос Роза.
-Можно просто Макс, если вам так удобнее, - проговорил граф, весьма сбитый с толку таким напором.
-Уже лучше, - одобрила девица, - ты здесь за что?
-Государственное преступление, - расплывчато ответил тот, - а вы? Если это, разумеется, не секрет.
-Да какой секрет, - отмахнулась Роза, - Двор Чудес, слышал о таком?
Любой житель Парижа знал о том, что в недрах столицы существует этакое государство в государстве — обитель преступников всех мастей, получившая свое название за то, что тут фальшивые калеки, насобирав за день милостыню, отбрасывали костыли и снимали повязки с глаз, одинокие мамаши сдавали взятых на прокат детей, а юные девственницы, продающие свою невинность, смыв косметику, оказывались далеко не такими юными и невинными. Заправлял этой страной воров всенародно избираемый король, а городская стража не рисковала сюда соваться, потому что сила всегда оставалась не на ее стороне.
-И чем же отличилась перед законом несравненная мадемуазель? - с интересом спросил Макс.
При свете факелов он смог разглядеть свою сокамерницу: она не была юной девушкой, как Максу показалось сначала. Вряд ли кто-то назвал бы ее красавицей, но она не была лишена обаяния. Каштановые вьющиеся волосы, давно не знавшие расчески, рассыпаны по спине, дерзко блестящие карие глаза на чумазом лице и задорно вздернутый нос — вся ее внешность выдавала натуру решительную, бойкую и бесстрашную. Максу нравились такие женщины, и он сразу проникся к ней симпатией.
-Я ограбила самого главного прокурора, и поэтому меня посадили в Бастилию, а не в какую-нибудь тюрьму для бедных, - гордо сообщила Роза, но потом поправилась, - точнее, мы с ребятами ограбили.
Граф вспомнил прокурора — толстого, вечно неопрятно одетого человечка с неприязненным взглядом маленьких глазок — и испытал что-то сродни благодарности к этой девице.
-А что же ребята? Их тоже взяли? - поинтересовался он.
-Нее, они успели сбежать.
-И бросили вас одну?
-Ну, а что? Таков закон Двора Чудес — каждый сам за себя, - пожала плечами Роза.
-Не слишком-то гуманно, - осторожно заметил Макс.
-Нормально. Иначе не выжить. Это вы, дворяне, вечно сопли распускаете: ах, надо помогать ближнему, а сами на золотых горшках сидите, когда такие, как мы, на помойке с собаками последнюю кость делят.
-А с чего вы взяли, что я дворянин?
-Да это сразу видать. Руки у тебя тяжелой работы никогда не знали, да и мне Робер Злыдень сказывал, что, когда у кого-то волосы светлые, а брови да ресницы черные, это признак породы.
-Надо же, я не знал, - улыбнулся Макс.
-А тебя, я погляжу, тут уже отделали, - Роза оценивающе окинула взглядом своего соседа. Основные раны скрывала рубашка, которую он кое-как сумел надеть после допроса, чтобы не замерзнуть в камере, но посиневшие от растяжения и веревок запястья и щиколотки все равно бросались в глаза.
-Было дело, - согласился тот.
-А ко мне эти козлы полезли сперва, но я одного из них так двинула по бубенцам, что детей завести в ближайшие месяцы он точно не сможет. Ты смотри, полезешь ко мне, тоже получишь.
-Смею вас заверить, сударыня, я предпочитаю близкие отношения с девушками исключительно по обоюдному согласию, - Макс наградил Розу своей коронной улыбкой, от которой женский пол часто терял голову, - да и, признаться, я сейчас несколько не в форме.
Подвижное лицо неудачливой воровки неожиданно отразило сочувствие.
-Сильно влетело?
-Прилично, - не стал отпираться граф.
-Меня однажды тоже сцапали и вкатали двадцать ударов плетью. Больно было — жуть, а шрамы до сих пор остались, - и Роза, не долго думая, спустила с плеча платье, демонстрируя белесые полосы на золотистой то ли от природы, то ли от загара коже.
Макс содрогнулся. Раньше он как-то не задумывался о судопроизводстве и методах наказания преступников, а то, что с женщиной можно обойтись подобным образом, ему и голову не могло прийти. Однако Роза, похоже, воспринимала подобное как должное. Граф поднял руку, чтобы коснуться шрама, но тут же отдернул ее — то, что перед ним воровка из Двора Чудес, а не родовитая дама, еще не значит, что можно проявлять фамильярность.
Видимо, потрясение и сочувствие слишком живо отразились на его лице, потому что Роза рассмеялась:
-Забудь, а то сейчас расплачешься. Лучше давай-ка я тебя гляну. Меня тетка Николь учила знахарству, пока ее не повесили за то, что отравила своего муженька, так что кое-что я могу.
Предложение не внушало оптимизма, но неожиданно для себя Макс сдался — боль так измотала его, что он уже был согласен и на судьбу мужа неизвестной тетки Николь. А кроме того...
-Я буду вам очень признателен, сударыня, если вы поможете мне побриться, а то, знаете ли, руки плохо слушаются.
Граф внутренне усмехнулся — похоже, помощь женщин в удалении щетины с его щек становится традицией.
Роза взяла ножик и удивленно воскликнула:
-Ого! Да у тебя перо есть. Так чего ты тут сидишь тогда? Порешил бы охрану, взял кого-то в заложники и вышел. Хотя, этой зубочисткой разве что поранить можно... Ладно, подставляй лицо.
Закончив с бритьем (движения девицы оказались на удивление бережными), Роза принялась за его суставы.
-Тебя на дыбе растягивали? - удивилась она, - видать, ты им здорово насолил. Что, подельников выдавать не хочешь?
Макс весело рассмеялся — под «подельниками» ему представился Арман.
-Нет, просто я знаю некую информацию, который остальным знать не нужно.
-И что, она настолько важная? - подвижные пальцы ощупывались распухшие плечевые суставы.
-Да, очень.
-Ааа... Так, давящую повязку наложить не из чего, поэтому просто постарайся поменьше двигать руками и ногами. Разрывов мышц и вывихов нет, так что жить будешь.
Макс слегка растерялся от напора соседки по камере — больше недели он видел только тюремщиков и палачей, а тут вдруг рядом образовался целый шквал по имени Роза и сразу взял его в оборот. Та же не собиралась сдавать позиции.
-А теперь ложись на живот, посмотрю твою спину, - скомандовала девица.
-Но откуда вы...
-Делай, что сказано. Раны нужно как минимум промыть, если не хочешь загнуться тут раньше времени.
Сдавшись на власть победителя, Макс послушно растянулся на соломе, сжав зубы, чтобы не стонать от каждого движения. Роза деловито подняла его пропитанную кровью рубашку и по-мальчишески присвистнула:
-Мать моя женщина! Сколько ж раз тебя приголубили?
-Я тут десять дней, на допросы водят через день. Значит, всего пять раз, - подсчитал д'Альбер.
Девушка извлекла из кармана юбки совершенно не подходящий к ее бедному наряду кружевной платок и, окунув его в воду, принялась промывать сплошную рану, в которую за пять допросов превратилась спина графа. Действовала она умело и старалась не причинять лишней боли, но Макс все равно то и дело вздрагивал и стонал.
-Терпи, - приказала Роза, - лечиться всегда больно. Это только в постели приятно бывает.
-Я... стараюсь... - и, желая как-то отвлечься, граф спросил, - что вам грозит за ограбление?
-Слушай, хватит уже говорить мне «вы», точно тут есть еще кто-то, - возмутилась Роза, продолжая промакать раны, - а что грозит, не знаю пока. Но, надеюсь, что просто повесят.
-Что? - Макс поперхнулся воздухом, - что значит - надеешься?
- Ну, все лучше, чем колесование. Знаешь, сейчас в моду вошло, натянут кого-нибудь на колесо, и пошла забава на весь день. Может, кто другой им подвернется, так мне повезет.
-И вы... ты так легко об этом говоришь? - удивился Макс.
-А чего, рыдать, что ли? Все лучше, чем выйти замуж за какого-нибудь старого лысого торговца рыбой и нарожать ему выводок сопливых детишек, как все эти благопристойные кумушки. Жизнь прожили, а вспомнить нечего. Все, можешь расслабиться.
Она расправила рубашку Макса, прикрыв израненную спину, и тот почувствовал, что боль, если и не прошла совсем, то, по крайней мере, стала терпимой.
-Спасибо! У тебя чудесные руки, - искренне сказал он.
-Не за что, - отмахнулся Роза, усаживаясь на солому рядом, - слушай, тут вообще кормят? Я есть хочу, как четыре медведя!
-Кормят. Правда, деликатесы не предлагают, - улыбнулся Макс.
-А мне и кусок хлеба с кашей сойдет. Это вы там по своим дворцам ко всяким паштетам из ананасов привыкли.
Граф представил себе паштет из ананаса и расхохотался, а девушка только возмущенно фыркнула.
-Можно неделикатный вопрос? - он попытался приподняться на локтях, но растянутые суставы тотчас напомнили о себе.
-Лежи, не дергайся. И давай, задавай свой вопрос.
-Что оставило на твоем платье и на лице эти черные пятна?
-А, это? Чернила! - гордо сообщила Роза, - меня взяли как раз около Бастилии, ну и, само собой, сюда притащили сразу. Смотрю, сидит такой жирный боров и думает, что может меня судить! Я из рук стражников вырвалась как-то, а бежать некуда — на окне решетка, дверь закрыта. Но не пропадать же свободе, правда? Так что схватила я со стола чернильницу и запустила в эту рожу. Никто и опомниться не успел. Что-то, конечно, и на меня попало, зато этот жирдяй был черный с ног до головы, как бес в аду.
Макс от души повеселился, слушая этот рассказ, а потом припомнил:
-Мне рассказывал один гугенот, что почти так же Мартин Лютер запустил чернильницей в нечистого, который явился его искушать.
-Я не знаю, кто такой Мартин Лютер, но судья, или кто он там был, теперь нескоро отмоется!
...Этим судьей оказался никто иной, как Обер. И, когда Макса в следующий раз привели на допрос, он увидел, что половина лица и почти все волосы у того имеют странный синевато-серый оттенок. Сдержать смех не помог даже устрашающий вид камеры пыток.
-Мсье Обер, вы, наконец, нашли способ избавиться от седины?
-Хорошо смеется тот, кто смеется последним, Мируар, - процедил судья, которого смех узника явно разозлил.
-Я тоже так думаю, - ничуть не смутился тот.
-Прекратить балаган, - остановил препирательство Морель, - мэтр Эмилио, приступайте. И не забывайте, что заключенный должен быть живым и способным говорить.
Сказать по правде, общество Розы очень подкрепило моральные силы — ее уверенный тон, простоватый юмор и смелость помогали графу держаться и даже задирать своих мучителей. Впрочем, Великий Магистр посещал допросы лишь изредка, чаще там присутствовал Одер и секретарь, готовый вести протокол, если узник заговорит.
Роза промывала его раны, отчитывая всякий раз за то, что Макс упорствует вместо того, чтобы все рассказать и избавиться от мучений.
-Оно тебе надо? - говорила она, прикладывая смоченный в холодной воде платок к свежему ожогу на груди графа, - что ты можешь такого знать, чтобы терпеть это все, а?
-То, что я знаю, стоит этого, - говорить было трудно из-за прокушенный губы, которая распухла и плохо слушалась.
-Ну и дурак, - фыркнула Роза.
За неделю, проведенную вместе, Макс научился разбираться в настроениях соседки по камере. И знал, что та за злостью и раздражением скрывает сочувствие — чем в худшем состоянии его притаскивали с допросов, тем больше девушка злилась. Сперва он удивлялся этому, но потом вдруг услышал, что она шмыгает носом.
-Что с тобой, душа моя? - граф приподнялся, пытаясь в полумраке разглядеть ее лицо. Глаза в последнее время стали хуже видеть, но он все-таки заметил, что щеки со следами чернил блестят от слез.
-А что, по-твоему, со мной?! - Роза с силой шлепнула мокрый платок в ведро с водой, - я не железная смотреть, как тебя увечат! И все ради чего? Хреновая у тебя тайна, если из-за нее приходится такое терпеть!
Максимилиан подсел ближе к девушке и приобнял за плечи.
-Тайна действительно... гм... хреновая, поэтому тебе не нужно ее знать. Но поверь, она стоит всего этого. Ну же, не плачь, - он провел пальцами по ее щекам.
-А кто плачет?! - тут же сверкнула глазами Роза.
-Ну, если не я, то, наверное, ты, - улыбнулся Макс, - а хочешь, я тебе спою?
Он взял лютню, которая так и осталась в камере в того дня, когда ее принес тюремщик Ланже. Граф не играл на ней в последнее время — растянутые суставы и ногти, под которые загоняли иголки, делали это практически невозможным. Но сейчас он собирался петь для девушки, которая делила с ним неволю, помогала, приободряла и ничего не требовала взамен. И это было той малостью, которую он мог для нее сделать — подарить песню.
Лютня неплохо держала настройку, поэтому пришлось лишь немного подкрутить колки, а вот приспособиться прижимать струны так, чтобы голос не дрожал от боли, было труднее.

Скажи мне, мой ангел, зачем ты явилась,
Зачем в мою душу внесла непокой?
Зачем мое сердце к тебе устремилось,
Зачем я в безумье брожу сам не свой?

Лишь стоит глаза мне закрыть - возникает
Пред мысленным взором пленительный стан
И грезится мне - я тебя обнимаю,
И горек, и сладок мне этот обман.

Давно я, стремясь оградиться от скорби,
Влюбленность распял средь пробирок и колб,
Рассек ей покровы, достигнул до корня
И стал неприступен, как каменный столб.

И вот, в посрамленье гордыне познанья,
Насмешник Эрот пробудился во мне
И вновь я, как мальчик, взыскую лобзанья
И имя твое повторяю во сне!

Затем ли я, в девственном сумраке кельи,
Годами смирял свою грешную плоть
Чтоб ты ликовала, творя новоселье
В том сердце, где раньше селился Господь!

Пусть душу оружьем проходят вопросы,
Умру - напишите на камне моем:
«Под сим монументом лежащий философ
Погиб от любви, не жалея о том!»1

-Мне такого никогда не говорили и не пели, - Роза растеряла всю свою задиристость и сидела притихшая и потрясенная, хоть песню Макс выбрал в общем-то шутливую.
-Я тебе обязательно спою еще, только попозже, - пообещал граф, пальцы которого начали кровоточить, растревоженные игрой, - а пока расскажи мне еще о Дворе Чудес.
И Роза рассказывала. За две недели совместного пребывания в камере он узнал о стране воров едва ли не больше, чем о собственном родовом замке. Из слов девушки выходило, что место это очень веселое, а все его обитатели смелые и отважные борцы за всеобщее равенство, которые стоят друг за друга горой. Воровство, попрошайничество, мошенничество и проституцию она не считала преступлениями и говорила об этом так же просто, как если бы речь шла о любом честном ремесле.
Макс слушал ее и удивлялся, как все это уживается в душе Розы с добротой и сострадательностью — ведь она по собственной инициативе начала помогать ему, совершенно незнакомому человеку, волею случая оказавшемуся с ней в одной камере.
Однажды ее увели на допрос, с которого она вернулась разъяренная, точно волчица, но без следов насилия, и долго вполголоса ругалась такими виртуозными конструкциями, что Макс пожалел об отсутствии под рукой письменного прибора. На вопрос, что вызвало такую бурю эмоций, она ответила очередной нецензурной тирадой.
В обмен на истории о Дворе Чудес девушка просила графа рассказывать о себе, но он — уже, видимо, чисто инстинктивно — не спешил посвящать ее в свою биографию, вспоминая лишь те эпизоды из жизни, которые никак не были связаны с Орденом, отцом и семьей Армана. Роза, похоже, обижалась на такое недоверие, но все равно всякий раз просила рассказать что-нибудь о «придворной» жизни.
-А правда, что во все эти ваши богатые тряпки невозможно одеться без помощи слуг?
-Не совсем, - улыбнулся Макс, - мужчины, если они не последние лентяи, как правило, одеваются сами, слуги нужны только, если требуется нарядиться особо. А дамы, действительно, пользуются услугами горничных — их одежда устроена весьма сложно: много юбок, шнуровок, застежек, а еще корсет, фижмы...
-Ты просто знаток! - хихикнула Роза, - что, часто приходилось все это с них снимать?
-Мадемуазель, вы задаете нескромные вопросы, - с видом оскорбленного монаха-аскета заметил граф.
-Да ладно, с таким красавчиком любая пойдет, только свистни, - отмахнулся его соседка по камере.
-Скажи, а у тебя кто-то остался на воле? - уже серьезно спросил Макс и пояснил, - из родных.
-Сын остался, - вмиг погрустнела Роза, - Жак, ему семь лет. За ним тетка Гислен приглядит и, надеюсь, не отдаст Душегубу Роже.
-Кто это? - нахмурился Макс, которого очень удивило, что у Розы, которая не очень-то лестно отзывалась о детях в целом, есть сын.
-Мерзкий тип. У него куча сирот, которых он заставляет попрошайничать на улицах. Иногда специально калечит — таким больше подают.
Д'Альбер содрогнулся — он даже не догадывался о том, что в недрах Парижа творятся подобные ужасы.
-И что, власти не знают об этом... промысле? - осторожно спросил он.
-Почему же? Знают. Да только им выгоднее, чтобы Роже был на свободе и исправно им платил, чем повесить его и лишиться дохода.
Роза говорила об этом почти спокойно — в ее мире такие вещи были прозой жизни. «А в моем разве лучше? Только обертка покрасивее...» - подумал граф и только невесело усмехнулся.
Дни шли за днями, на допросы Макса стали таскать реже — примерно раз в неделю. Видимо, поняли, что такими темпами убьют его быстрее, чем получат интересующую информацию. Так что большую часть времени он проводил за разговорами с Розой, которая нравилась графу все больше и больше. Но это не было плотское влечение, которое он испытывал к своим многочисленным пассиям, и, конечно, не имело ничего общего с теми противоречивыми, но без сомнения сильными чувствами, что вызывала у него Элен де Монтегю. Ему просто было хорошо рядом с Розой. С ней он мог быть самим собой — роскошь, которую мало кто из аристократов мог себе позволить. Когда она промывала его раны или вправляла вывихнутые на дыбе суставы, Макс не стеснялся кричать от боли и даже ругаться, чего никогда не разрешал себе во время допросов, и позволял ей кричать на себя и ругаться в ответ. Эта девушка, безродная воровка из Двора Чудес, стала ему другом, с которым он делил камеру, тюремную еду, а иногда, когда становилось особенно холодно, и постель, при этом даже не помышляя о каких-либо вольностях. Впрочем, как он сейчас убедился, это только в салонных романах раненый герой может любить даму своего сердца всю ночь напролет. В реальной жизни все было иначе: когда на теле нет живого места от рубцов, ран и ожогов, это самое тело хочет только одного — тепла и покоя. И чтобы хоть ненадолго отступила изматывающая боль...
Со второго допроса, который длился меньше предыдущего, Роза вернулась очень бледная и какая-то потерянная — такой Макс ее никогда не видел.
-Казнь завтра... - каким-то чужим голосом сообщила она и почему-то улыбнулась.
-Что?!
Забыв о свежих ранах, граф вскочил на ноги и схватил ее за плечи. Девушка посмотрела на него долгим взглядом, в который постепенно возвращалась жизнь, а потом, высвободившись, подошла к соломенной подстилке и села, обхватив колени.
-Смешно. Я всегда знала, что рано или поздно этим кончится — почти никто из наших не умирает в своей постели — но теперь почему-то так боюсь...
Макс снова обнял ее за плечи и прижал к себе. Он только сейчас понял, насколько же сильно привязался к своей соседке по камере, и думать о том, что уже завтра ее не станет, было страшно. Роза была для него единственным и, наверное, последним лучом жизни, дающим силы и помогающим не потерять себя. Это были эгоистичные мысли, и граф быстро прогнал их, но все равно сердце продолжало разрываться от мысли, что скоро жизнь девушки оборвется. Умом он понимал, что она преступница и, наверное, сделала несчастными множество человек, похитив у них вещи, которыми они дорожили, но душой не мог смириться с расставанием.
-И как я тебя оставлю, а? - Роза уже улыбалась почти прежней задорной улыбкой, - вы ж, дворянчики, сами о себе и позаботиться не способны.
Макс заставил себя улыбнуться в ответ:
-Я многому научился у тебя.
И вдруг Роза сделала то, чего д'Альбер совершенно не ожидал, - обвила руками его шею и прошептала:
-Поцелуй меня. По-настоящему...
Она всегда вела себя с ним как сестра или друг, но сейчас граф увидел женщину, причем, женщину любящую. В сердце точно вошла острая игла, пронзив его болью, и в этой боли смешалась много всего: жалость, нежность, горечь близкой потери и... любовь? Он никогда не был влюблен по-настоящему, и теперь не мог понять, действительно ли любит Розу. Ясно было одно: ничего подобного он не испытывал раньше ни к одной женщине.
Максимилиан целовал ее нежно и бережно, даже не думая о том, чтобы перейти к чему-то большему, как поступил бы с любой из своих светских пассий, но Роза сделала первый шаг сама. Она прикасалась к нему так же осторожно, стараясь не тревожить раны, расположение которых помнила наизусть, а граф словно позабыл весь свой любовный опыт и познавал все в первый раз. И это было прекрасно.
Вдруг девушка отстранилась и посмотрела на него долгим взглядом.
-Не нужно. Мы оба стоим на пороге смерти и грехов несем с собой воз и маленькую тележку. Ну, я, по крайней мере. Давай не будем добавлять туда еще один.
Макс удивленно посмотрел на Розу — он никак не ожидал, что именно она, прожившая жизнь воровки и мошенницы, остановит его.
-Ну, чего ты на меня так уставился? - рассмеялась она почти что прежним веселым смехом, - Валаамова ослица заговорила человеческим голосом?
То, что она так хорошо знает Библию, оказалось еще одним сюрпризом. Сколько же, оказывается, граф о ней не знал. И теперь никогда не узнает.
Остаток ночи они просто просидели, тесно прижавшись друг к другу. Макс безмолвно молился — за нее, за себя, за Армана и всех, кто оставался один на один с этим жестоким миром. А под утро Роза подала голос:
-Меня скоро уведут. Сделай мне подарок на прощание.
-Все, что ты хочешь! - хотелось выкрикнуть это, заверить, что готов на все, но душевных сил, оказывается, совсем не осталось.
-Расскажи мне, ради чего ты терпишь все это. Я хочу уйти, зная, что есть на свете вещи, которые стоят крови и боли самого лучшего человека на свете, - она шмыгнула носом.
Соблазн был очень велик, и Макс почти уже было собрался поведать Розе о «Заветах Великого Змея» и тетрадях, но в последний момент прикусил язык. А что, если Морель решит проверить, не поделился ли он тайной с сокамерницей? И та может все рассказать — ведь она не понимает, насколько важно хранить все в секрете.
Граф обнял ее и прижал к себе.
-Ты ошибаешься, я грешник и несу справедливое наказание. А моя тайна... поверь, это не то, что приятно уносить с собой.
-Ты так и поверил мне... - вздохнула Роза, но больше не настаивала.
А потом ее увели...

-На выход, - буркнул привычное стражник, и Макс послушно поднялся на ноги.
Вот уже почти две недели его не водили на допросы, и за это время раны успели немного затянуться, а руки и ноги начали лучше слушаться. Но сейчас граф был даже рад тому, что все начинается по новой — без Розы жизнь утратила смысл, и он мечтал только об одном — поскорее умереть. Даже пообещал себе разозлить следователей и палача так, чтобы они, перестаравшись, наконец убили его.
Но планам не суждено было сбыться — узника повели не привычной дорогой в конец коридора, а по лестнице наверх, туда, где допросы проходили раньше. Подъем по ступенькам стал настоящим испытанием для искалеченных суставов, поэтому он не сразу сообразил, где очутился. Когда же боль немного отступила, Макс огляделся и понял, что находится в просторной комнате, освещенной серебристым светом пасмурного дня.
Возле камина, в котором жарко горел огонь, стояло два кресла. В одном из них восседал Великий Магистр, в другом — тот самый прокурор, за ограбление которого Роза поплатилась жизнью. Точнее...чуть не поплатилась.
Она сидела поодаль на стуле, сложив руки на коленях и опустив голову. Одетая в чистое, хоть и бедное, платье, аккуратно причесанная и умытая. При появлении Макса девушка вскинула было глаза, но тут же снова потупила взгляд.
-К сожалению, наш осведомитель ничего от вас не добился, Мируар, - холодно заметил прокурор, а Морель с любопытством уставился на узника, наблюдая за его реакцией.
Нельзя было сказать, что граф был очень удивлен. Что-то такое он подозревал с самого начала. Воспользоваться его слабостью к женскому полу, подобрать ту, кто войдет в доверие, и исподволь выспросить интересующие сведения — это было очень в их духе. Только вот Роза никак не походила на циничного шпиона — ее лицо осунулось, под глазами залегли тени, по щекам пролегли мокрые дорожки. А главное, он бы почувствовал фальшь, но ее не было в их отношениях. Ни разу за все время.
-И чем же вы шантажировали бедную девушку? - с неприязнью спроси Макс, - жизнью сына?
-Какая вам разница? Главное, что она не справилась, - королевский прево выглядел даже веселым.
-И этим спасла себе жизнь, поскольку, моя тайна означала бы для нее смертный приговор.
-А ведь вы к ней неравнодушны, Мируар, - многозначительно сощурился Морель, - равно, как и она к вам. Чем вы обаяли нашу Розу, признавайтесь?
Граф молчал. Говорить было не о чем, но все же он, даже несмотря на то, что девушка оказалась подсадной уткой, испытывал облегчение. Потому что она была жива.
И тут Роза не выдержала, она вскинулась и, глотая слезы, закричала:
-Макс, я не предавала тебя! Они меня заставили, грозились забрать Жака и продать цыганам!!
-Я знаю, что не предавала, - мягко улыбнулся тот, и, повернувшись в Магистру, резко сменил тон, - что будет с ее сыном?
-Судьба ее отпрыска и ее самой зависит от вашей честности, Мируар, - на секунду зрачки прево превратились в вертикальные линии, - расскажете нам, где тетради, и девица пойдет на все четыре стороны. Хоть к сыну, хоть в ад. Не скажете — смертный приговор для нее отнюдь не был вымыслом и до сих пор не отменен.
Это была подлая ловушка. Макс сжал зубы, не зная, что предпринять. Сам он был готов пойти на любые муки, но жертвовать чьей-то жизнью... Он столько дней провел, оплакивая Розу, но никак не мог представить, что сам может стать причиной ее смерти.
-Решайте, Мируар. Рано или поздно вам все равно развяжут язык, но так вы хоть не возьмете грех на душу, - нажал Морель, и тут граф взорвался:
-Вы смеете говорить мне о грехе?! Вы, на чьей совести жизни многих поколений — прошлых и будущих?! Вы, шантажом превращающий человека в предателя?!
Не ожидавший такого напора Великий Магистр отшатнулся назад. А Макс, чья чаша терпения наконец-то переполнилась, стоял над ним, сжав кулаки и сверкая глазами.
-Человека? - взял себя в руки Морель, - да эту шлюшку из Двора Чудес стоило только припугнуть сыном...
Дальше он не договорил, потому что кулак Максимилиана со всего маху врезался королевскому прево в скулу, отбросив к самому камину.
-Еще слово скажете о ней в подобном тоне... - прошипел граф, когда его, повалив на пол, скрутила охрана. При этом он не заметил, что прокурор, оказавшись за стулом, на котором сидела Роза, внезапно схватил ее за волосы, оттащил в сторону и приставил к горлу нож. Та попыталась вырваться, но прокурор оказался невероятно силен.
-Итак, шутки кончились. Или вы, Мируар, говорите, где тетради, или... - он надавил на лезвие — показалась кровь.
-Отпустите девушку... - тяжело проговорил Макс, когда ему дали выпрямиться.
-В обмен на информацию.
Беря Розу в заложницы, прокурор не учел одного — его пленница отнюдь не была светской барышней, которая ничего, острее шпильки для волос, в руках не держала. Точным ударом каблука по ноге девушка заставила прокурора взвыть от боли и выпустить ее, после чего ловко его разоружила. А дальше все произошло очень быстро: Роза замахнулась кинжалом, намереваясь убить своего пленителя, одновременно прозвучал выстрел, и девушка, качнувшись назад, начала падать - один из охранников, что стояли за спиной у Макса, успел выхватить пистолет прежде, чем тот, полуоглушенный недавней схваткой, смог что-либо заметить.
Граф кинулся к девушке — его никто не остановил — и подхватил ее на руки. Лиф серого платья стремительно краснел.
-Вот тебе и не пришлось выбирать... - голос Розы звучал слабо, а из угла рта потекла струйка крови.
-Молчи, тебе сейчас нельзя говорить! - д'Альбер осторожно положил девушку на ковер и сам опустился на колени рядом с ней.
-Мне уже все можно, - попыталась улыбнуться она.
Макс схватил валявшийся на полу кинжал и, взрезав шнуровку корсажа, осмотрел рану. Не нужно было иметь больших познаний в медицине, чтобы сразу понять — она смертельна. Пуля, пройдя навылет, пробила легкое, задев сердце.
-Обещаю, я сделаю все возможное, чтобы защитить твоего сына!
-Я знаю, - кровь пузырилась на ее губах, но Роза продолжала улыбаться, - а ты живи. Обязательно живи.
Макс еще что-то шептал ей, обещал не бросать, говорил, что все будет хорошо — он потом и сам не мог вспомнить, что именно произносил.
Тут вдруг тело девушки выгнулось, по нему прошла судорога, а потом голова безвольно склонилась на бок.
Что происходило в это время вокруг, Максимилиан не знал. Пытались ли ему помешать? Вряд ли. Говорили что-то? Возможно, но он этого не слышал, потому что весь мир перестал существовать, сузившись до одного мертвого тела на цветастом ковре. Граф бережно закрыл Розе глаза, а потом, сложив молитвенно руки зашептал, не замечая слез, катящихся по щекам — первых слез со дня его пленения в Бастилии:
-Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen.2

_______________
1 «Эпитафия», стихи С. Калугина
2 Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают в мире. Аминь. (лат.) - заупокойная католическая молитва.

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель

---

Работа - не волк?

Шел по улице, наткнулся на странное объявление. Далеко не сразу сообразил, что это, собственно, два разных объявления. Но в целом смотрится весьма многообещающе))))

@темы: Маразм крепчал, Стоп-кадр

---

История Макса. Глава 14

Не буду я закрывать запись под какие-то списки. Слишком много чести троллям. Комментариев я тоже не особенно жду, что бы себе эти самые тролли не думали. Конечно, интересно обсудить главу, но мне достаточно знать, что есть те, кто все это читает. Надеюсь, на этом тема комментариев закрыта.
Глава писалась долго из-за того, что мы с  Мидо Баном никак не могли разрулить одну этическую проблему. Так до конца и не разрулили, но, надеюсь, дальнейшие события как-то все расставят по местам. Да, и отсюда и далее будут сцены насилия. Очень прошу обойтись без высказываний на тему "да тебе это нравится", хорошо? Потому что мне это НЕ нравится, но я ничего не могу поделать, если судьба у героя была именно такая.
Кстати, никак не можем придумать название этой истории.

Глава 14
Еще сегодня Макс был уверен, что морально подготовился ко всему. В том, что теперь, после побега, с ним церемониться не станут, да и живым вряд ли выпустят, сомневаться не приходилось, но, стоило перешагнуть порог камеры для допросов, ноги его едва не подогнулись. И, хоть граф не знал назначения большей части приспособлений, что здесь находились, холодный страх разлился в груди, превратив сердце и душу в кусок льда.
-Добро пожаловать, Мируар, - Антуан Морель поднялся из-за стола, что стоял у стены, и сделал приглашающий жест, точно щедрый хозяин - дорогому гостю, - как видите, мы решили слегка сменить обстановку. Не спорю, несколько мрачновато, но куда как более занимательно, чем в том скучном зале, вы не находите?
Камера представляла собой довольно большое помещение без окон, освещенное несколькими факелами, огнем очага да свечами на столе. Весь периметр занимали жуткого вида устройства, стены были увешаны не менее страшными предметами, часть которых была Максу неизвестна, но другую часть он опознал: плети, какие-то железные крючья и даже пилы. Низкий потолок подпирала единственная колонна, располагающаяся точно посередине помещения, с нее свисала цепь с наручниками.
-Вас занимают подобные вещи? - холодно осведомился граф.
Говорить спокойно. Голос не должен дрожать, а им не нужно видеть, как он напуган.
-Весьма, - покивал королевский прево, - да, кстати, знакомьтесь, это мэтр Эмилио.
Великий Магистр указал на плечистого невысокого человека в кожаном фартуке, что переворачивал в очаге какие-то железные инструменты. Тот молча кивнул и вернулся к своему занятию.
-Вы с ним будете часто видеться, если, конечно, не решите поделиться с нами местонахождением записей...
-Я не опоздал?
Стражники у двери расступились, пропуская в камеру Рене Обера, судью. Он торопливо подошел к столу и уселся на свободное место рядом с Морелем.
-Нет, вы как раз вовремя, - тот был само радушие и благожелательность, - господин граф пока изволит думать над нашим предложением. А здешняя обстановка весьма способствует мыслительным процессам и очень хорошо проясняет память.
Макс смотрел на них и все силился понять: им все равно, что с ним станется, или они предвкушают зрелище? И склонялся ко второму варианту — уж больно и Морель, и судья были оживлены. Только что руки не потирали. Д'Альберу от этой мысли стало так противно, что даже страх отодвинулся на задний план, уступив место гадливости.
-Вы сейчас похожи на зрителей, которые ждут начала представления в уличном балагане, - озвучил он свои мысли, - странно даже, что столько времени было потрачено на словесные уговоры.
-Какого же вы плохого о нас мнения, - сокрушенно покачал головой прево, - мы до последнего хотели избежать насилия, надеясь на ваше здравомыслие. Ну не звери же мы, право слово. Вы молоды, хороши собой, у вас еще все впереди — разве можно променять это все на какие-то тетради с записями?
-Вы лучше меня знаете цену этим тетрадям, иначе не прилагали бы столько сил, чтобы их добыть, - парировал Макс.
Он говорил, а взгляд его невольно соскальзывал на страшные орудия, расставленные вдоль стен.
-О, вижу, вас заинтересовали предметы здешней... ммм... обстановки, - хохотнул Великий Магистр, - так и тянет просветить вас относительно их назначения, но буду держать интригу.
Отвращение столь явственно отразилось на лице графа, что маска крокодильего добродушия сползла с королевского прево, и он произнес совершенно другим, ледяным тоном:
-Я последний раз по-хорошему предлагаю вам открыть местоположение записей и дать нам ключ к их прочтению.
Ну вот и все. Противный страх, от которого немеет все в груди и начинают предательски дрожать руки, вернулся на прежнее место. Именно в эту самую минуту решится судьба Максимилиана де Мируара графа д'Альбера. Он может сказать, где спрятаны тетради и получить легкую смерть (конечно, Орден не оставит его в живых при любом раскладе). А может отказаться и... «Благословляю тебя на мученичество» - так, кажется, сказал отец Франсуа? Боже, как же страшно.
Макс с детства был очень чувствителен к боли, из-за чего Арман, чья восприимчивость, напротив, была достаточно низкой, порой над ним подшучивал, называя неженкой и кисейной барышней.
-Учтите, вы все равно нам все расскажете, - поддержал Мореля судья Обер, - вопрос лишь в том, какой ценой. Мы же предлагаем безболезненный способ.
Макс молчал. Он не был склонен делать громкие заявления и картинно плевать в лицо Великому Магистру. Просто потому, что не знал, сможет выдержать все, что уготовано, или нет — у него никогда не было возможности проверить. И вполне может быть, что он не вынесет пыток и проговорится, равно как есть и вероятность того, что хватит сил молчать в ответ на все вопросы.
-По крайней мере, во втором случае у меня есть шанс оставить вас с носом, - неожиданно на фоне страха Макс ощутил какой-то кураж, точно сел верхом на необъезженную лошадь. Ведь правда, он может их победить. Или хотя бы попробует. А еще ему стало интересно проверить себя и свою твердость.
-Вы сделали свой выбор, - холодно уронил королевский прево, - другого шанса у вас не будет. Мэтр Эмилио, будьте любезны продемонстрировать преступнику свое искусство.
Человек, что до этого момента меланхолично ворошил угли в очаге, оторвался от своего занятия, подошел к Максу, который невольно сделал шаг назад, и оценивающе его оглядел, точно тот был глыбой мрамора, а человек — скульптором, решающим, что из этого мрамора сделать: статую или надгробие.
-Цепь, - не очень внятно проговорил он.
Один из охранников, что дежурили у двери, видимо, поняв о чем идет речь, резво подскочил к узнику и снял с него кандалы, после чего вернулся на свою место. Первой мыслью графа д'Альбера было кинуться на охрану и попробовать сбежать или погибнуть в схватке, но здравый смысл тут же остудил этот порыв — шансов сейчас никаких, а если он хочет сохранить достоинство, то должен не дергаться, как пойманный в силок заяц, а постараться не показывать свой страх.
-Рубаху снять, - снова скомандовал тот, кого называли мэтр Эмилио. Говорил он в нос, точно был простужен, и с сильным итальянским акцентом.
И снова сердце будто облили ледяной водой. Однако он все-таки стащил белоснежную батистовую рубашку и, аккуратно сложив, небрежно бросил на стол, за которым сидели Великий Магистр и судья Обер. Было страшно, но одновременно легко — Макс принял решение, и обратного пути уже не существовало. Дальше от него требуется только одно: молчать.
Так вот, оказывается, зачем нужна эта колонна посередине камеры... Повисла тишина, за спиной что-то невнятно бормотал мэтр Эмилио, и это ожидание выкручивало нервы так, что еще немного, и Максимилиан бы уже начал просить, чтобы они поскорее начали — только бы больше не ждать. Но, сколько бы не тянулась пауза, он все равно оказался не готов к той боли, что обожгла его спину с первым ударом. Он дернулся и ударился лбом о камень колонны, но даже не почувствовал этого.
А потом осталось только твердить себе одно: «Не орать! Не орать! Молчать!» Если его о чем-то и спрашивали, Макс этого не слышал.

Граф д'Альбер ненавидел ездить в карете. Громоздкий рыдван, движущийся медленно и подпрыгивающий на ухабах, нагонял на него тоску и раздражение. Но сегодня был тот случай, когда нужно было соблюсти правила этикета — Анри де Монтегю, учитель алхимии, член Ордена и по совместительству тесть Армана, устраивал пышный прием по случаю своего шестидесятилетия. Так что пришлось взять парадный выезд. Впрочем, ехал Макс не на один день, поэтому с собой пришлось взять личные вещи, включая парадный костюм, и слуг.
В дороге он снова вернулся мыслями к той ночи, когда Арман застал его, помогающим потерявшей сознание Авроре. И снова, как и постоянно в течении прошедших месяцев, задался вопросом: почему друг ему не поверил? Ведь между ними раньше не было никаких тайн, и они всегда доверяли один другому. Что же изменилось? Как барон мог допустить мысль, что Максу придет в голову соблазнить его жену? Уж не говоря о том, что Аврора просто была не в его вкусе — графу никогда не нравились острые носы и подбородки, делающие их обладательниц похожими на лисичек. И характер — ничего особенного, ни рыба ни мясо. Но самое главное — это жена друга, следовательно, для него неприкосновенна. А ведь поначалу Бриен сам попросил друга навещать Аврору, а значит... кто-то настроил его против Максимилиана? Но Арман не тот, кто станет верить слухам, графа порой даже раздражал его непроходимый скептицизм и стремление ничего не принимать на веру. Что же на него нашло, почему барон даже выслушать Макса не захотел?
Все это заставляло болезненно сжиматься сердце — Арман был единственным близким Максу человеком, и теперь граф чувствовал себя совершенно одиноким.
С той памятной ночи они почти не виделись — Арман увез беременную жену в ее родовой замок, посчитав, что рядом с отцом и мачехой ей будет легче переносить свое положение, чем в пустующем из-за постоянных отъездов молодого барона Бриене (там постоянно жил только старший де Бриен, но они с Авророй были едва знакомы).
Но был еще Орден, который из союзника превратился в непримиримого врага, и, хоть Макс и не объявлял ему войну открыто, потомки нефилимов своим змеиным чутьем уловили эту перемену. Именно поэтому его больше не зовут на советы, не доверяют тайны, вроде планов убийства короля, но вместе с тем не спускают глаз.
Герцог де Монтегю лично вышел встречать бывшего ученика, а тот действительно был рад видеть мэтра Анри, как они с Арманом его по-прежнему называли.
-Примите мои поздравления, - учтиво поклонился Макс.
-Да ладно, граф, оставьте эти церемонии, - махнул рукой с зажатыми в ней перчатками Анри и увлек Максимилиана за собой в замок — монументальное строение, органично завершающее вершину небольшой горы, - вы представляете, я скоро стану дедом! Ну вот ведь только недавно Аврора в куклы играла, а теперь она — замужняя дама и ждет ребенка.
-Да я и Бриена отцом не очень представляю, - рассмялся Макс.
-А сами-то вы когда уже женитесь, Мируар? - подмигнул герцог, на что тот только развел руками, а потом воздел очи горе и добавил с наигранным смирением, как и всегда в случае подобных вопросов, - кто знает, может, устав от жизни, я приму духовный сан. Я ведь все-таки аббат.
Анри де Монтегю весело расхохотался и хлопнул Макса по плечу.
Ему отвели покои, которые он занимал в прошлый раз, когда изучал «Заветы Великого Змея» - рядом с библиотекой и с видом на лес и луг, что простирались у подножия замковой горы. Замок Монтегю был очень большим, но далеко не таким уютным, как Альбер — слишком просторные комнаты плохо протапливались, и даже сейчас, в мае, ночами тут было холодно и приходилось изводить много дров, чтобы согреться.
Макс едва успел принять ванну и побриться, когда в комнату поскребся его слуга Готье, сообщив, что принес парадный костюм.
Белый с золотой отделкой камзол на итальянский манер украшал отороченный фламандскими кружевами отложной воротник - такой фасон начал набирать популярность и во Франции, вытеснив ненавидимое графом жабо, которое всегда натирало шею и вообще, по мнению Макса, выглядело глупо.
Готье помог ему одеться, после чего был выставлен за дверь. До начала приема оставалось еще немного времени, как раз на то, чтобы собраться с мыслями. Граф несколько раз провел щеткой по пепельно-русым волосам, которые сами собой завивались в крупные локоны, и пристроил на них украшенный страусиным пером берет. Потом подумал, сорвал его и бросил на кровать. Так лучше.
Граф подошел к небольшому зеркалу в богатой бронзовой раме, что висело на стене и отражало угол комнаты и горящие на столике возле кровати свечи. Он всегда испытывал некий мистический трепет перед зеркалами, ему порой казалось, что, если попробовать коснуться поверхности, рука не ощутит стекла, а пройдет сквозь него в какой-нибудь другой неведомый мир. Может быть, в тот самый, откуда пришли прародители нефилимов? Или, наоборот, в сказочную страну эльфов, откуда по семейным легендам вышли предки самого Макса? Только ни одна из этих легенд не могла точно ответить на вопрос, почему их род носит имя зеркала, этого загадочного входа в другую реальность. Граф вдохнул, качнулась сережка, отразив пламя свечей, и этот луч, пойманный большим зеркалом, на миг ослепил его. Так значит вот, какая способность есть у зеркал — ловить свет, даже если это лишь крошечный лучик, и приумножать его! Вот только вокруг одна тьма, и она все больше сгущается — всемогущий, всезнающий Орден, который распланировал будущее человечества на сотни лет вперед, и планы эти отнюдь не светлы. А теперь еще и размолвка с Арманом... Где он, свет? И вдруг пришел совершенно ясный ответ (Макс даже невольно огляделся, пытаясь понять, откуда звучат слова): «Ищи свет в собственной душе». Он усмехнулся. Легко сказать — ищи. А в душе-то сплошное смятение.
Вздохнув еще раз, граф д'Альбер расправил складки подбитого сиреневым шелком плаща и отправился в зал для приемов, где уже, должно быть, собирался народ.
Монтегю не даром славились как одни из самых богатых и родовитых дворян — их приемы не уступали в пышности королевским. И, если бальный зал и проигрывал аналогичному в Лувре в роскошности отделки, то явно превышал его размерами и, пожалуй, благородством — здесь было не найти кричащей позолоты и фресок с пастушками и амурчиками (Макс всегда находил подобные сюжеты пошлыми), зато стены украшали ростовые портреты в строгих рамах, гербы и драгоценные гобелены, которые, пожалуй, помнили еще Людовика Святого.
Гостей было много — одних Максимилиан знал по собраниям Ордена, с другими встречался при дворе. Арман, как всегда одетый в черное, тоже был здесь, он держал под руку жену, скромное серебристое платье которой удачно скрывало ее положение, но совершенно не шло к черным волосам, придавая и без того бледному лицу землистый оттенок.
-Граф, как давно мы не виделись!
Элен де Монтегю была хороша как никогда. В отличие от падчерицы, она оделась в меру ярко — в пурпурное бархатное платье, которое как нельзя лучше оттеняло ее страстную красоту, но при этом не выглядело вульгарным. Великолепные рубины в ее колье и серьгах рассыпали вокруг кровавые искры. Макс подумал, что сегодня она похожа не на змею, а на львицу с гобелена на стене, где были изображены сцены крестовых походов.
-Вы сегодня ослепительны, мадам, - Макс в поклоне поцеловал кончики ее пальцев.
Как раз в этот момент музыканты заиграли павану, и графу ничего не оставалось, как пригласить Элен на танец. Впрочем, он был не против — эта женщина одновременно и пугала и завораживала его.
-Анри считает, что на балах следует танцевать только медленные танцы, - сказала герцогиня, кладя ладонь на руку д'Альбера и шествуя рядом с ним под торжественную мелодию, что играл специально нанятый оркестр, - но это так скучно, не находите?
-Полностью с вами согласен, паване не хватает жизни, - улыбнулся Макс.
-Еще бы, ведь ваша мать была испанской, насколько я знаю, а испанцы славятся любовью к страстным танцам.
Ответить граф не смог — танец разделил их. Интересно, что еще ей известно из его биографии? Степенная павана с несложными фигурами не мешала думать и оглядывать зал. Ого, здесь даже начальник и покровитель Армана! Макс несколько раз видел Сюлли при дворе, но так и не был ему представлен. Нужно будет обязательно познакомиться, хотя бы потому, что он — тоже на прицеле у Ордена. А сам Арман выглядит неважно — осунулся и как-то даже старше стал. Взгляд воспаленный, точно при лихорадке или бессоннице. При виде друга он было встрепенулся и даже сделал движение, чтобы подойти к нему, но Аврора что-то шепнула мужу, и он, сразу поскучнев, взял ее под руку и повел к выходу из зала.
Когда смолкла павана, Элен отправилась к герцогу де Монтегю, сказав, что негоже бросать именинника одного надолго. Макс же протанцевал еще несколько танцев, приглашая одну красотку за другой, обворожительно улыбаясь каждой и расточая всем комплименты — одним словом, вел себя так, как всегда до этого. Пусть в Ордене думают, что он остался прежним. Кстати, а вот Великого Магистра среди приглашенных и нет. Интересно, это из-за того, что он не дворянин или королевский прево, как всегда, решил остаться в тени? Второе вероятнее.
Наконец, решив сделать перерыв в танцах, Макс направился к Сюлли, который оживленно беседовал с Анри де Монтегю, но на полпути его снова перехватила Элен.
-Сейчас будет гальярда 1, как мы с вами и хотели, - заговорщицким тоном сообщила она, - вы ведь танцуете ее?
-Ну разумеется, сударыня, - слегка поклонился Макс, улыбаясь.
Мелодия взвилась, точно пришпоренная норовистая лошадь — виолы, лютни, тамбурины, флейты слились в затейливой мелодии, так и зовущей танцевать. Однако в круг вышло только несколько пар — все-таки гальярда требовала большого мастерства и пластики — остальные же гости расступились к стенам, дабы оттуда понаблюдать за успехами смельчаков.
В свое время Максимилиан потратил немало времени на то, чтобы усвоить и довести до совершенства сложный шаг этого танца, но зато теперь казалось, что он едва касается пола носками мягких туфель на небольшом каблуке, лишь отталкиваясь от паркета, чтобы снова взлететь. Элен не отставала, однако движения ее ног скрывало отделанное золотой нитью бархатное платье, так что она и вовсе напоминала бесплотного духа природы, сродни ирландским фэйри, что проводят свою жизнь, паря над землей на радужных крыльях.
Армана в кругу танцующих не оказалось — находящаяся на последнем месяце беременности Аврора, как того требовал этикет, лишь показалась на балу, но сразу же удалилась, и муж последовал за ней.
Постепенно другие пары тоже отошли к зрителям, и лишь Макс с герцогиней довели танец до конца. А окончание музыки было встречено аплодисментами.
-Вы сегодня превзошли самого себя, граф, - обворожительно улыбнулась разгоряченная танцем Элен.
-Вы тоже, мадам, - д'Альбер поцеловал кончили ее пальцев.
Сегодня эта женщина была, если можно так выразиться, на редкость человечна. Ей владели азарт, радость, страсть, но никак не хитрость и расчетливость. И такой она Максу нравилась. Он так и не смог до конца разгадать герцогиню де Монтегю: с одной стороны, ее способность читать в душах людей и использовать прочитанное к собственной выгоде пугала, но с другой, она была куда более естественной, чем жеманные светские барышни, которые умели любое коварство спрятать за маской внешней кротости и благопристойности. А еще Элен была невероятно привлекательна, привлекательнее всех, кого Макс знал до этого и с кем делил ложе. И она знала это, умело пользовалась и не скрывала. И только воспоминание о змеиных зрачках и кровожадных помыслах герцогини отрезвляли графа, когда он находился рядом с ней.
Аплодисменты смолкли, танцоры поклонились зрителям, охотно принимая комплименты.
-Мируар, вы были неподражаемы! - воскликнул Анри де Монтегю, подходя к Элен и ее партнеру по танцу.
-Благодарю вас, - Макс коротко поклонился, - однако же не смею более похищать вашу несравненную жену.
На прекрасном лице герцогини промелькнула гримаса недовольства и разочарования, но тут же сменилась заботливостью:
-Да, дорогой, надеюсь, на следующий танец меня пригласишь ты, - Элен вложила затянутую в лайковую перчатку кисть в широкую ладонь мужа. Но при этом синие глаза в упор смотрели на графа д'Альбера, тот же галантно раскланялся и сказал, что намерен пропустить несколько танцев.
Он впервые поймал себя на том, то светский прием утомил его, и спокойный вечер с хорошей книгой порадовал бы его куда больше. «Я становлюсь мизантропом, - удивленно отметил про себя Макс, - забавно. Кстати, о книгах...» А ведь «Заветы Великого Змея» хранятся именно здесь, в Монтегю. И как удачно сложились обстоятельства: все обитатели и гости замка сейчас на балу, слуги заняты, значит, вряд ли кто-то увидит, если он пойдет в библиотеку. А с Сюлли он сможет познакомиться и завтра, ведь гости еще не разъезжаются.
Максимилиан и сам еще не знал, зачем ему понадобилось увидеть книги, это был какой-то неосознанные внутренний порыв. Осознание пришло позже, когда он уже стоял на пороге книгохранилища. Осознание ясное как день и единственно верное: адские инструкции по порабощению человечества и описания мощнейшего оружия должны быть уничтожены. Лишившись их, Орден буден отброшен в своей деятельности далеко назад. Те, кто когда-то диктовал эти записи, сейчас не имеют полной власти, а значит, «Заветы» в ближайшие века вряд ли будут восстановлены. Правда, остаются тетради, в которые Макс переписал ключевые моменты всех трех книг, но, пока они под защитой креста, записи не будут доступны для Ордена. Впрочем, надо будет подумать о том, чтобы перепрятать их понадежнее...
Граф уже хотел было войти в библиотеку, как вдруг замер на пороге — ощущение того, что здесь и сейчас заканчивается его прежняя жизнь, а новая будет больше похожа на песочные часы, ведущие обратный отсчет времени, накрыло его с головой. Вот прямо сию минуту он может повернутся, уйти, забыть о том, что «Заветы Великого Змея» существуют на свете, и, возможно, прожить долгую жизнь, мучаясь угрызениями совести. А может сделать шаг вперед, и тогда... Конечно, Орден все узнает. Узнает и не простит. Но ведь девиз, начертанный на гербе его рода, гласит: «Прожить не зря!». Пусть мало, но все-таки не зря.
Тут ударила тревожная мысль: а не подставляет ли он этим самым мэтра Анри, в чьем замке находятся «Заветы» - ведь, если книги будут уничтожены, пожилого герцога могут обвинить в плохой охране вверенных ему ценнейших реликвий. Но, с другой стороны — рассуждал про себя граф — в комнате среди личных вещей лежит официальное разрешение от Ордена, подписанное лично Великим Магистром, и его никто не отменял. Значит, ответственность будет только на нем, на Максе. Приободрившись таким образом, он шагнул вперед.
Как ни странно, в библиотеке не было темно — свечи в канделябре на резном столе черного дерева оказались кем-то зажжены. Впрочем, их огонь освещал только небольшое пространство вокруг, а стены и высокий потолок огромного зала терялись во мраке.
-Я так и знал, что ты придешь сюда.
Арман будто соткался из темноты — черноволосый, одетый в черное, он, точно призрак, выступил в свет из тени. Макс вздрогнул от неожиданности и удивленно посмотрел на друга — тот заговорил с ним впервые с той памятной ночи, когда застал графа с Авророй.
-Почему ты не на балу? - вопрос был глупый, но Максимилиан не придумал ничего лучше.
-А ты? - голос барона де Бриена звучал довольно холодно, но без враждебности.
Макс хотел ответить какой-нибудь колкостью или остротой, но неожиданно для себя просто махнул рукой:
-Устал я от них.
-Ты ведь пришел за книгами, верно? - не стал ходить вокруг да около Арман.
-С чего ты решил?
-Макс, между нами много чего было, но вот дураком меня считать не нужно. Или думал, что я поверю, будто ты сбежал с бала, чтобы срочно выучить новые сонеты Петрарки, а то прежний набор твои дамосели уже знают наизусть?
Граф выслушал эту возмущенную тираду и прыснул от смеха. Перед ним был прежний Арман — эмоциональный, ироничный и родной. Друг.
-Конечно, не думал, - показательно возмутился Максимилиан, - ты прекрасно знаешь, что мой запас стихов никогда не иссякает, да и в случае необходимости я могу написать собственные. Впрочем, они все равно не будут столь же хороши, как твои.
-Не подлизывайся, - сдался Арман, а потом, перейдя на деловой тон, заговорил, - ладно, вот что. Тайник с книгами с недавнего времени закрыт. Ключ есть у герцога де Монтегю и у меня.
С этими словами барон отстегнул воротник-жабо, бросил его на стол, а потом достал из-за пазухи шнурок с надетым на него ключом. Сняв ключ с шеи, он протянул его другу.
-Держи. Возьмешь книги, закроешь тайник и вернешь его мне.
-Спасибо. Но у тебя могут быть неприятности...
-Я сделал дубликат, когда мэтр Анри попросил принести ему для чего-то первый том. На всякий случай. Так что, кроме меня и кузнеца, о наличии второго экземпляра ключа никто не знает.
Макс хотел было поведать другу, зачем, собственно, решил взять «Заветы», но в последний момент прикусил язык. Не потому, что не доверял Арману, а просто не хотел впутывать его в это дело. Он решил пойти против Ордена и отвечать за свое решение будет сам.
-Пошли, покажу, где теперь тайник.
Черный, обшитый серебряным галуном плащ взметнулся за бароном, точно крыло, когда он, взяв со стола канделябр, решительно зашагал куда-то во тьму библиотечного зала. Облаченный в белое с золотом Макс последовал за ним.

Спину жгло так, точно на нее положили раскаленный добела лист железа. Макс лежал лицом вниз на брошенном поверх трухлявой соломы шерстяном одеяле и пытался убедить себя в том, что раз выдержал сегодняшний раз, дальше будет проще. Хотя какое «проще», если Морель ясно сказал, что сегодня за него еще толком и не брались, - так, наказали за длинный язык и все. Хотя выдержал он все без единого крика, чем, похоже, только позабавил прево и судью. Оставалось надеяться, что его убьют раньше, чем кончатся силы терпеть, и он расскажет, куда спрятал тетради.
Шевелиться было очень больно, но Макс все-таки кое-как поднялся на колени и, пристроив распятие, которое вместе с одеялом некогда передал ему Арман, на выступе стены, принялся молиться. Сперва по-латыни, а потом и по-французски:
-Господи, я не знаю, правильно ли я поступил с этими книгами, но, если Ты не остановил меня, значит, наверное, правильно. Но, Боже, я боюсь, что не выдержу пыток и все им расскажу, и тогда эти твари добьются чего хотят. Боже, это так больно и так унизительно! Ты ведь сам страдал, Ты знаешь, каково это. Но я всего лишь слабый человек, я боюсь сломаться, а больше всего боюсь потерять веру, ведь без нее все потеряет смысл. Я понимаю, что все это заслужил, потому что жил неправедно, но все-таки помоги мне, Боже, выдержать все, что уготовано, и не проговориться! А еще, Господи, помоги Арману. У него другой путь, но он тоже враг Ордену и друг Тебе. Не оставь его без Своей защиты. Впрочем, не как я хочу, но как Ты, и да исполнится воля Твоя.

__________
1 Гальярда (gagliarda) — быстрый придворный танец XV-VII веков. Гальярда отличалась особой виртуозностью, благодаря чему нередко на балах становилась предметом соревнований между танцующими.
Посмотреть примерный образец этого танца можно тут: www.youtube.com/watch?v=ivvx_4NWpfo

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель

---

Коктебель

Ездил недавно в Коктебель, делюсь фотографиями.

Смотреть дальше

Дом матери Волошина, который до сих пор сдают курортникам


Собственно, дом-музей Максимилиана Волошина



Сомнительной художественной ценности памятник Волошину



Карадаг



Стиху — разбег, а мысли — меру дали.
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.
(М. Волошин, «Коктебель»)

Обращенный к морю обрыв Карадага действительно мистическим образом в точности повторяет профиль Волошина

















Нектарины скоро уже поспеют







Кстати, по дороге в Коктебель, в Старом Крыму прямо под полотном дороги находится могила Миледи - той самой леди Винтер из "Трех мушкетеров". Последние годы она жила в Крыму, в Судаке, и похоронена здесь же. Жаль, что не сохранилась сама могила.

@темы: Дорога, Стоп-кадр

---

По поводу ориджиналов

И в продолжение дискуссии.
Только сейчас до конца вдумался в заявление одного товарища о том, что если вы пишите ориджинал, а не фанфик (желательно яойный) по известному фэндому, даже не надейтесь на то, что это кто-то будет читать.
Эта фраза сводит на нет вообще целесообразность профессии писателя. То есть, никто не нужен: ни Дюма, ни Жюль Верн, ни Крапивин - никто. Их читать не будут, потому что они писали не слэш по Гаррипоттеру. Впрочем, сейчас книги никто и не читает. Видимо, поэтому.
А я, честно говоря, берясь за самостоятельное произведение, да еще и по эпохе, описанной Дюма, думал, что это, наоборот, заинтересует больше народа - ведь для этого не обязательно знать, так сказать, канон. Ну и, конечно, не скрою, надеялся, что кто-то полюбит героев так же, как я их люблю. Но это уже так, из области фантастики.
Но, видимо, я безнадежно отстал от жизни. Писатели уже не нужны. Сейчас нужны экономисты, юристы и менеджеры.
И еще подумалось. Мир все-таки перевернулся. Сегодня публично изливать свои извращенные сексуальные фантазии не только не стыдно, но даже почетно, а раскрывать душу и писать нравственные вещи, напротив, стало стыдно.

@темы: Все баки!, Чукча - писатель

---

Глас вопиющего в пустыне

Все-таки интернет - мерзкое место. Мерзкое, потому что тут видна изнанка человеческих душ. Вся их грязь, все, что в обычном общении скрывается за словами. Я в интернете, пожалуй, дольше всех, тут присутствующих. Без малого 20 лет. И за это время успел прочно разочароваться в людях и перестать питать хоть какие-то иллюзии по адресу рода человеческого. У меня пропало желание общаться с людьми, делать для них что-то и даже просто смотреть в глаза.
Когда книги издавали на бумаге, было честнее. Покупают твою книгу - она нравится людям. Не покупают - не нравится. Мою - покупали, иначе бы не было переиздания. Но выкладывать тексты в интернете, значит нарваться либо на полное равнодушие, либо на ушат помоев, который на тебя выльют только за то, что ты пишешь нравственную вещь, а не голубую порнушку по "Шерлоку", "Гаррипоттеру" или по чему там сейчас еще пишут. И в итоге ты понимаешь, что никому не нужны ни твои герои, ни твои мысли, ни твоя душа, которую ты вкладываешь в свое произведение. И талант тоже не нужен, потому что ты можешь не уметь без ошибок написать собственное имя, но зато кое-как опишешь, пардон, половой акт между двумя мужиками, и у тебя будет миллион лайков и куча отзывов.
А со своими духовными излияниями ты НИКОМУ НЕ НУЖЕН от слова "совсем", и можешь, как выразилось несколько человек в обсуждении темы комментариев, засунуть их себе в то место, которое так любят слэшеры\яойщики.
Скажу честно, я долго не решался начать выкладывать главы своей книги. Действительно долго. Потом решил рискнуть последний раз - ну устроен я так, не могу ничего делать для себя. Мне просто НИЧЕГО НЕ НУЖНО. Все, что я делаю в жизни, я делаю для других. Езжу - только для того, чтобы привезти фотографии и поделиться ими, пишу - чтобы кому-то было интересно это читать, делаю всякий хендмейд - чтобы подарить потом изделие.
Я делаю это от души и предлагаю это всем. А в случае последнего произведения вообще выворачиваю наизнанку свою душу и делюсь сокровенным. А в ответ получаю в лучшем случае молчание, а в худшем что-то типа "этим невозможно самоудовлетвориться, поэтому засунь это себе кое-куда".
Попытка выкладывать главы книги была действительно последней. И я даже смирился с тем, что читало их два человека плюс те, кому я фактически насильственно эти главы отсылал (что с моей стороны было просто некрасиво, ибо навязывать то, что другим не нужно, вообще-то, не в моих правилах). Но теперь, получив все-таки в лоб, я сделал выводы. И даже благодарен тем, кто вернул меня с небес на землю, популярно объяснив, что это никому не интересно.
Не думаю, что кто-то опечалится и даже вообще заметит, если я перестану выкладывать продолжения. А навязываться и требовать внимания я считаю ниже своего достоинства.

---

История Макса. Глава 13

И новая глава. На этот раз события происходят в 1606 и 1604 годах, причем, флешбек написан с точки зрения не Макса, а Армана.
И, как всегда, жду отзывов и впечатлений.

Глава 13
-Нет, Арман, ты должен остаться в замке и встретить их как хозяин, - покачал головой Макс.
-Но как я могу тебя бросить?!
-А ты меня и не бросаешь. Мы же договорились, что, как только я устроюсь на новом месте, я пришлю тебе весточку, и вы с Лили приедете.
Парламентеры ждали под воротами Бриена уже несколько часов. Не пускать королевских посланников было верхом неприличия, но Арман и его отец пошли на это, чтобы дать возможность беглому графу уйти через подземный ход. Это могло стоить барону его придворной должности, но поступить иначе он не мог.
Собственно говоря, то, что Максимилиан скрывается именно у лучшего друга, было самым очевидным предположением, но именно предположением. Однако к воротам замка был послан отряд вооруженной стражи, которая требовала выдать государственного преступника так, точно факт наличия его в Бриене не подлежал сомнению. Впрочем, кто сказал, что от Ордена так легко скрыться?
Макс и Арман коротко обнялись на пороге подземного хода, с отцом же граф попрощался раньше — тот, дабы не навлекать лишних подозрений, отбыл в Альбер еще накануне.
-Мы скоро встретимся, - сказал Максимилиан, - я буду тебя ждать.
Как же не хотелось ему расставаться с другом! Ощущение было такое, что вместе с ним отрывается и остается тут, в Бриене, половина сердца. А еще он так и не решился открыть Арману на местонахождение записей. Хотя... Он ведь уже дал одну подсказку еще тогда, когда барон в первый раз пришел к нему в тюрьму. Арман отнюдь не дурак и, если задастся целью, обязательно сообразит. А, найдя тетради, найдет и ключ к прочтению зашифрованного текста.
Понимая, что еще немного, и он просто не сможет уйти, Макс резко повернулся и нырнул в черноту подземного хода. Здесь все напоминало об их с де Бриеном детском приключении. Вот кольцо для факела на стене, вот сужение коридора под стеной, а вот арсенал. На этот раз граф зашел сюда — по счастью, у него в руках был не факел, а фонарь со свечой — и, окинув беглым взглядом склад оружия, выбрал из пирамиды отличную шпагу в простых ножнах. Нашлась тут и перевязь для нее, которую Макс немедленно надел. Привычная тяжесть оружия на боку сразу придала уверенности.
Покинув подземный ход, он должен был по большой дуге обогнуть замок и на закате выйти на дорогу, чтобы там ожидать купеческого каравана. Макс раздвинул ветки кустов, что разрослись тут, полностью закрыв выход из туннеля, выбрался наружу и...
-Ни с места!
Люди были вооружены только холодным оружием — еще бы, ценного беглеца положено взять живым. Но это мы еще посмотрим!
Макс бросил на землю сумку с вещами и рванул из ножен шпагу.
-Позвольте вас не послушать!
Это не были ни гвардейцы, ни городская стража, ни полевые маршалы. Скорее всего, солдаты-наемники, которым было приказано схватить светловолосого дворянина с приметной серьгой в левом ухе. Как бы то ни было, дрались они неплохо. Вот только противник им достался серьезный.
Сначала нападали по одному, и эти атаки Макс с легкостью отразил, никого не убив, но надежно выведя из строя противников. При этом ему не давал покоя один вопрос: откуда они узнали о подземном ходе и о том, что он отправился именно сейчас и именно этим путем? В то, что Арман мог его выдать, граф ни на секунду не верил.
Далее стали нападать по двое и по трое.
-Экие вы неуклюжие, - прокомментировал Макс очередной свой выпад, отправляя первую тройку противников в траву.
Выпад, атака, разворот, блок — шпага со свистом рассекала воздух, раня, но не убивая. Вот уже человек десять выведены из строя, но в бой бросаются новые, причем все вместе. Сражаться с большим количеством противников одновременно и трудно, и легко. Трудно, потому что сложно реагировать на все удары, а легко, поскольку нападающие мешают друг другу. И невозможно, когда кто-то в пылу боя подкарауливает со спины и бьет чем-то тяжелым по затылку.
Максимилиан уже почти победил, расчистив путь до одной из лошадей наемников — оставалось только вскочить в седло и молиться, чтобы конь во время скачки по густому лесу не упал, споткнувшись о корень или попав копытом в звериную нору. Предательский удар настиг графа, когда он готов был сразить последнего противника, стоящего на пути к спасению. Того, как он рухнул на усыпанную прошлогодней листвой землю, Макс уже не помнил.

Арман получил при дворе действительно высокую должность — помощник самого Сюлли, главы правительства и правой руки короля. И поначалу назначение несказанно обрадовало барона, ведь его начальник оказался крайне интересным, умным и порядочным человеком, все помысли которого касались блага страны. Он никогда не сидел без работы, занимаясь одновременно и вопросами сельского хозяйства, сильно подорванного бесконечными религиозными войнами, и улучшением дорог (Генрих IV даже назначил его официальным смотрителем над путями сообщения), и решением финансовых проблем, и инспекцией крепостей. Конечно, работы хватало и у Армана, к которому герцог благоволил. Но это была интересная работа, и молодой барон ушел в нее с головой. Правда, видеться с женой ему приходилось все реже, даже несмотря на то, что он перевез Аврору в свой парижский особняк, но та не роптала, говоря, что все прекрасно понимает. И эта кротость еще больше разжигала у де Бриена муки совести. Он даже попросил Макса, чтобы тот почаще навещал баронессу, дабы скрасить ее одиночество, пока сам он мотается по всей Франции с инспекцией крепостей вслед за Сюлли.
Но однажды, после месяца работы в новой должности, Армана вызвал к себе Великий Магистр и недвусмысленно дал понять, что Орден ждет от него влияния на королевского любимца — разумеется, в нужном Ордену ключе.
-Де Бриен, я надеюсь, вы понимаете, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы пошлины на ввоз в Испанию французских товаров были отменены.
Королевский прево восседал в удобном кресле, придвинутом к сервированному фруктами столику в собственной гостиной, которая, несмотря на отсутствие титула у хозяина, была обставлена куда богаче, чем у самого Армана, семья которого никогда не нуждалась в деньгах. Откуда Антуан Морель знал о том, что Сюлли готовит заключить мирный договор между Испанией и Францией, оставалось только догадываться. Впрочем, барон уже давно перестал удивляться феноменальной осведомленности Ордена.
-Но зачем? - удивился Арман, - это же разоряет нашу страну!
-Война гораздо выгоднее мира, мой мальчик, - покровительственно, точно школьнику, объяснил Великий Магистр, - а Орден нуждается в золоте, чтобы осуществлять свою деятельность, не стесняясь в средствах. Так что, надеюсь, вы выполните наше задание.
-Я... попробую, - не очень уверенно пробормотал Арман, презирая себя за эту неуверенность и жалкий вид. Предавать и как-либо мешать начинаниям Сюлли очень не хотелось — в кои-то веки во Франции появился политик, действительно пекущийся о благе страны, а не собственного кошелька.
-Попробуйте, попробуйте, - по-стариковски закивал отнюдь еще не старый прево и весело добавил, - да, и получше следите за женой, а то что-то к ней ваш друг зачастил, а какая у него репутация, вам известно не хуже меня. Уже, знаете ли, ходят слухи, что...
-Я сам попросил его навещать Аврору, чтобы ей не было скучно, - процедил сквозь зубы Арман, позволив себе перебить Великого Магистра. Но тот, похоже, ничуть не обиделся, а даже остался доволен произведенным эффектом:
-Да я разве против? - развел пухлыми, как подушечки для иголок, руками Морель.
Ничего из того, что от него требовали, Арман осуществить не смог — слишком он уважал барона Рони1, чтобы каким-то образом вредить ему. А совершенно невозможным исполнение приказа Ордена стало после того, как однажды во время очередной инспекции крепости в Нормандии Сюлли сказал своему помощнику за чаркой великолепного местного вина:
-Я ведь знаю, для чего вас ко мне приставили, - и, заметив, как вспыхнул молодой барон, добавил, - но не жалею. Вы, Бриен, отличный ассистент и на вас можно положиться. А еще у вас живой ум и большой багаж знаний, и это я ценю куда больше мелких козней. Клянусь головой, если бы не вы, я не смог бы завершить проект соединения Луары с Сеной — ну никак у меня цифры не сходились!
Разумеется, Арман заверил, что никаких козней строить против смотрителя путей сообщения Франции и не думал, более того, сделает все возможное, чтобы помочь ему. И говорил это так искренне, что тот поверил. Впрочем, этот человек вообще обладал удивительной способностью видеть людей насквозь, благодаря чему никогда не ошибался в выборе друзей и соратников.
Де Бриен понимал, что долго Орден игнорирование приказа терпеть не будет, но не думал, что все обернется столь страшным образом...
-Не должен был я тебе об этом говорить, но и молчать не могу, - они с Максом сидели у камина в гостиной парижского дома Бриенов. Комната была обставлена с изысканной скромностью — очень дорогие и красивые вещи, но ничего лишнего, никакой кричащей пышности.
Максимилиан поворошил кочергой горящие дрова и выжидающе посмотрел на друга. Тот выглядел встревоженным и невыспавшимся, под глазами залегли сизые тени.
-Вчера было малое заседание Ордена, - барон тревожно огляделся, пытаясь понять, не подслушивает ли их кто из прислуги, - Макс, они готовят государственный переворот!
-Что?!
-А то! Говорят, что Генрих предал их кровь, - Арман так и сказал «их кровь», а не «нашу», - и вышел из-под контроля. Мол, они долго терпели, но теперь, когда он еще и Сюлли приблизил и сделал правой рукой, надо что-то решать.
Граф д'Альбер слушал молча, хмуря черные брови, и тот продолжил:
-Они пытались заставить меня повлиять на Сюлли, заставить его действовать в интересах Ордена или просто НЕ действовать. Но... - Арман в несколько глотков осушил бокал с вином, что до того покоился на каминной полке, - я не смог. Он — первый порядочный политик в окружении короля, и он действительно, понимаешь — действительно! - печется о благе Франции. Но это им, видите ли, мешает. Как же, кто-то вздумал им не подчиниться! Они королю уже и эту стерву Марию Медичи подсунули с ее мутными прихлебателями, а все никак.
-И что они хотят сделать с Генрихом? - вернул друга к главной теме разговора Макс.
-Убить, естественно. Но не сейчас, а когда наследник выйдет из младенческого возраста, чтобы посадить его на освободившийся трон. Вот исполнится ему лет девять-десять, и будет у Франции новый король, Луи... какой-там по счету?.. Тринадцатый, что ли. И, само собой, вместо мальчишки из тени будут править стоящие за троном люди из Ордена.
Граф был мрачнее тучи. Арман знал, что Максимилиан искренне уважает короля и как политика, и как человека, и весть о готовящемся заговоре его крайне огорчила.
-Надо предупредить Генриха...
-И не думай! - де Бриен так отчаянно замахал руками, что едва не вылил остатки вина на свой шитый серебром камзол, - во-первых, мы не знаем подробностей, а во-вторых, если ты хоть кому-нибудь сболтнешь о том, что в курсе планов Ордена, то подпишешь себе смертный приговор. Не торопись, у нас в запасе есть несколько лет, и кто знает, что произойдет за это время.
Когда впервые на совет Ордена не пригласили графа д'Альбера, Арман очень удивился и встревожился. Это был дурной знак — его другу перестали доверять, и в чем была причина, оставалось только гадать. Точнее сказать, какая из причин стала главной: подмена эликсира или конспекты «Заветов Великого Змея» (Макс недавно под большим секретом рассказал ему о своих записях, однако ни словом не упомянул о том, куда их спрятал). Но так или иначе, его друг попал в немилость, а это означало большие неприятности. Впрочем, он не стал ничего ему об этом говорить, по крайней мере, пока. А вот держать в себе тайну заговора против короля просто не смог.
Первым порывом было рассказать все самому Генриху, потом — что логичнее — Сюлли. Но по здравом размышлении Арман пришел к выводу, что это только ускорит печальную развязку. Он и Максу-то не должен был ничего говорить, но чувствовал, что, если не поделится этой тайной хоть с кем-то, то просто сойдет с ума.
-А ты не боишься мне это рассказывать? - друг словно прочитал его мысли.
-Тебе — нет. Я тебе доверяю, - твердо сказал Арман.
-Я не предам тебя. Что бы ни случилось, - эти слова прозвучали как клятва.
Барон взглянул в сиреневые глаза друга и подумал, что Максимилиан как-то неуловимо переменился с той памятной ночи. Появилась в его взгляде некая одухотворенность, какую иногда можно заменить у монахов и отшельников. Нет, он не стал реже бывать в свете, по-прежнему флиртовал с дамами (хотя, похоже, дальше этого теперь не заходило), но де Бриен, знавший друга с пеленок, не мог не заметить, что тот словно играет некую роль, пытаясь показать, что остался прежним легкомысленным повесой, но в душе у него при этом идет некая сложная и недоступная другим духовная работа. Это Арману и нравилось, и тревожило его, но спросить напрямик он все никак не успевал — виделись они теперь крайне редко. А потом случилось то, что дало трещину в их, как раньше казалось, нерушимой дружбе.
Барона де Бриена не было в Париже почти два месяца — наступила пора сбора урожая, и Арман вместе с Сюлли объезжал все районы, где были посажены выведенные герцогом сорта пшеницы. И, надо сказать, результаты превзошли ожидания — поля, несмотря на достаточно засушливое лето, принесли просто невиданный урожай. Арман не переставал восхищаться этим человеком, который, казалось, знал и умел все на свете. А самое главное, он умел применить свои знания и использовать их для блага всей страны.
В столицу молодой барон вернулся только к концу октября. Уставший с дороги — они несколько дней ехали в тряской карете, останавливаясь только, чтобы сменить лошадей, — но счастливый оттого, что вот-вот обнимет любимую жену, Арман вошел в дом, приказав слугам не докладывать о его возвращении, желая сделать сюрприз. Горничная Авроры попыталась было что-то возразить, но де Бриен лишь отмахнулся, и девушка прикусила язык, поспешив скрыться.
Весело улыбаясь, Арман взбежал по лестнице на второй этаж, где располагалась их с женой спальня, справедливо полагая, что по позднему времени застанет ее там, распахнул дверь и... застыл на пороге. Аврора полулежала на кровати, опираясь на руку Макса, а второй рукой граф пытался расшнуровать ее корсет. Кажется, оба не заметили его прихода. Несколько бесконечных минут барон молча созерцал эту сцену, а потом все-таки обрел дар речи:
-Что здесь происходит?
Максимилиан вздрогнул и повернулся на голос, Аврора открыла глаза, покраснела и, высвободившись из рук д'Альбера, торопливо натянула шелковое покрывало до горла. Эта реакция не оставила в душе де Бриена сомнений в правильности своих предположений.
-Отойди от моей жены!
Макс поднялся с края кровати, на которой сидел, и спокойно посмотрел на друга.
-Мадам де Бриен стало плохо, и я помогал...
-Я видел, как и в чем ты ей помогал!
Гнев ослепил барона яркой вспышкой, обида и разочарование заволокли разум черной пеленой. Молодой человек даже поморгал — ему показалось, что глаза внезапно перестали видеть. Два самых близких человека предали его, посмеявшись над его доверием: Аврора — этот символ чистоты и скромности, и лучший друг, которому он доверял больше, чем себе. На память пришла фраза, оброненная как-то Великим Магистром: «Получше следите за женой, а то что-то к ней ваш друг зачастил, а какая у него репутация, вам известно не хуже меня. Уже, знаете ли, ходят слухи, что...», а за ней и другие случаи, которым Арман раньше не придавал значения: то жена непозволительно долго задерживала руку в ладони Макса, то тот, как сейчас казалось, слишком страстно прикладывался губами к ее пальцам. Да и прав был королевский прево, такой признанный донжуан, как граф д'Альбер, вряд ли мог исправиться в одночасье. Но чтобы с женой лучшего друга?!.. Мысли об этом, рождаясь, казалось, обретали плоть и тяжелыми шипастыми шарами падали на сердце, больно раня его.
Де Бриен развернулся на каблуках и стремительно бросился прочь, в своей черной дорожной одежде напоминая ангела смерти. Он сбежал по мраморной лестнице и кинулся на конюшню, на ходу выкрикнув приказ:
-Седлать Нуар!
На слугу, сунувшему было его сопровождать, барон рыкнул: «Пшел прочь!» и глянул так, что того словно взрывной волной отнесло. Вороная андалузскай кобыла, оседланная в рекордный срок, встретила хозяина радостным фырканьем, но Арман лишь провел затянутой в перчатку рукой по ее носу и вскочил в седло. Скакать, скакать, подальше отсюда!
Он промчался по ночным парижским улицам, пугая запоздалых прохожих и бродячих котов, и только звон подков разносился в тишине спящих улиц. Почти не сбавляя хода, Арман бросил монетку стражникам у городских ворот и вылетел на дорогу, ведущую к Бриену.
Когда барон потом вспоминал эту скачку, ему начинало казаться, что все было то ли сном, то ли плодом его воображения, столь нереальной она была. Ночь выдалась очень холодная и ясная, полная луна заливала поля, серебря смоляную гриву Нуар, что била в лицо седоку. Очень резвая, несмотря на массивные формы, свойственные ее породе, и совершенная бесстрашная, кобыла, похоже, получала удовольствие от бешеной скачки сквозь тьму, будто сама являлась ее частью. Пожалуй, именно в такие ночи одиноким путникам преграждает дорогу Дикая Охота2 из северных легенд. Впрочем, Арман и так уже ощущал себя в другом мире, ибо прежняя жизнь, где у него была любимая жена и верный друг, перестала существовать.
Так что, он даже не очень удивился, когда наперерез ему прямо через поле понеслась слабо светящаяся фигура всадника на серебряном коне. Они едва не столкнулись на дороге, и, судя по тому, что Наур, взвилась на дыбы, едва не налетев на него, это все-таки был не призрак, а вполне живой человек. А еще через мгновение Арман узнал Макса верхом на верном Инее.
-Стой! - граф осадил серого в яблоках коня, преградив ему дорогу, - ты должен меня выслушать!
-Нам не о чем с тобой говорить!
Оба тяжело дышали и были разгорячены скачкой. Макс был без шляпы — то ли потерял по пути, то ли в спешке забыл надеть, и встрепанные волосы его отражали лунный свет, образуя вокруг головы серебристый ореол.
-Ты ведь ни в чем не разобрался, - голос д'Альбера прозвучал тише и мягче.
-Я все видел своими глазами.
-Ты ничего не видел!
-Ты предал меня!
-Не будь ты моим другом, я бы вызвал тебя на дуэль за такие слова, - было видно, что Макса задело это обвинение, - но я все же объясню, а ты меня выслушаешь.
-Я не хочу...
-Не будь идиотом и слушай. Я навещал твою жену, как ты и просил, и уже собирался уезжать, когда ей внезапно стало плохо. Она потеряла сознание, и я отнес ее на кровать. Корсет же стал ослаблять, чтобы она смогла нормально дышать.
-Я тебе не верю, - Арман и сам не мог понять, почему им вдруг овладело такое упрямство и почему он не хотел слышать объяснения Макса.
-Аврора беременна.
Де Бриен покачнулся в седле.
-Что? Откуда ты...
-Я прочитал довольно книг по медицине, чтобы распознать признаки. И ее дурнота — один из них.
-Она больна?! - сердце, израненное шипастыми шарами горьких мыслей, похолодело.
Максимилиан чуть улыбнулся:
-Твоя жена совершенно здорова. Все идет так, как должно идти, и где-то к маю, полагаю, у вас родится сын или дочка.
-У нас? - черная обида, отхлынувшая было под действие ошеломительной новости, вернулась на прежнее место, - а может, у вас?
Макс моргнул, видимо, не поняв сперва, о чем толкует его друг.
-Меня не было в Париже почти два месяца, а до этого я навещал Аврору всего один раз, кажется, в конце лета, - пояснил Арман, - и ты будешь утверждать, что это мой ребенок?
-Буду, ибо, зная твою жену, даже не могу допустить мысли о том, что она тебе изменяла, - Макс положил руку на переднюю луку седла и в упор посмотрел на барона. В фиалковых его глазах мерцали полные луны, - а верить мне или нет, это дело твое. Впрочем, сейчас тобой движет гнев и обида, которую ты сам себе придумал, но пройдет время, и ты поймешь, что ни я, ни она тебя не обманываем.
Арман сидел в седле, сгорбившись, и молчал. Нуар, которая поначалу приплясывала на месте, выражая свое недовольство незапланированной остановкой, тоже замерла и, словно проникнувшись смятением хозяина, печально опустила голову.
-И еще прими совет, - после паузы сказал Макс, - возвращайся к Авроре. Ты ей сейчас нужен как никогда.
С этими словами граф д'Альбер развернул Инея и поскакал прочь, оставив друга наедине со своими разбегающимися мыслями.

Когда Макс очнулся, то сперва решил, что побег из Бастилии ему то ли приснился, то ли привиделся. Он лежал на колючем шерстяном одеяле в той же камере, которую покинул неделю назад. Даже ножик и распятие, принесенные Арманом лежали там, где он их оставил.
Сильно болел затылок, граф невольно потянулся к нему — звякнула цепь. Его руки снова были скованы. На голове обнаружилась изрядная шишка.
Они знали, что он вернется сюда, а это значит, что побег был подстроен? Нет, не может быть, Арман и отец не могли его предать. Это все Орден, махина, против которой он вышел один, вооруженный лишь своей верой.
Макс откинулся спиной на стену и застонал от отчаяния. Свобода, поманив его призрачной надеждой, предала, отправив обратно в тюрьму. А второй попытки у него не будет.
Граф д'Альбер не удивился, когда в коридоре по ту сторону решетки появился Великий Магистр Антуан Морель в сопровождении коменданта Бастилии, судьи Рене Обера, который ранее вел допросы, и еще нескольких человек, которых Макс не знал.
-Неужели вы действительно думали сбежать от нас, - сокрушенно покачал головой королевский прево, - ах, Мируар, Мируар, разве вы еще не поняли, что от Ордена не скрыться?..
-А что ж вы тогда мои записи найти не можете? - приподнял бровь Макс. Он отлично знал, что, находясь под защитой креста, его тетради надежно спрятаны для Ордена.
Обычная маска доброго дядюшки вмиг слетела с круглого лица Мореля. Оно стало жестким и злым, а зрачки вытянулись в вертикальные щели.
-Вы сами расскажете, куда спрятали записи, - прошипел он.
-Не расскажу.
-Расскажете, уж будьте уверены, - нечеловеческие глаза Великого Магистра хищно блеснули, - вы не оставляете нам выбора, господин граф.
____________
1 Максимильен де Рони (1560-1641) получил титул герцога Сюлли только в 1594 году
2 Согласно немецким, британским и шведским легендам (распространившимся впоследствии по всей Европе) скандинавский бог Один со своей свитой и сворой собак носится по земле, собирая человеческие души. Те, кто встречает на своем пути Дикую Охоту, либо умирают, либо попадают в другой мир.

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель

---

Как писать комментарии

Не могу не поделиться, ибо наболело!

Как правильно писать комментарии

@темы: Чукча - писатель, Честно награбленное

---

История Макса. Глава 12

И продолжаю. В этой главе не столько события, сколько разъясняется суть Ордена. Надеюсь, это тоже интересно. Разговор с Арманом писался вместе с  Мидо Баном.
И, как всегда, жду комментариев и впечатлений.

Глава 12
-Макс, ты не представляешь себе, как я их боюсь!
Они с Арманом в прошлом не раз напивались вместе, но тогда это было весело, и разговоры с пьяных глаз велись легкие. Сейчас же все было иначе. Барон де Бриен, уже изрядно выпивший, сидел на табуретке у придвинутого к кровати столика — именно эта мебель и составляла всю обстановку временного жилища Максимилиана, пристройки в глубине хозяйственного двора, о которой почти никто в замке не помнил, — и говорил, а граф смотрел на друга, раздумывая над тем, как же тот сильно сдал за последний месяц. Воспаленные то ли от вина, то ли от недосыпа глаза, под которыми залегли сизые тени, впалые щеки, поросшие щетиной, в которую превратилась некогда ухоженная эспаньолка, и ранняя седина в черноте волос. Сейчас, в свои 32 года Арман выглядел едва ли не вдвое старше ровесника-графа.
-Аврора, она тоже из них! Они ведь специально меня на ней женили, чтобы свой поганый род продолжить. Да только не вышло у них, - барон пьяно ухмыльнулся, - дочка-то не в их породу пошла!
-Ты уверен? - в отличие от друга Макс только пригубил вино.
- Да я сам удивляюсь! - Арман развел руками, чудом не сбив со столика бутылку, - Лили вообще как не в нас уродилась. Мы с Авророй оба смуглые, темные, ты же знаешь, а она - ну чисто ангелочек! Волосики золотые, глазки синие - ну прям... прям на тебя похожа! - Арман пьяно хихикнул, - не верил бы тебе - решил бы, что ты там уже набедокурил!
Граф д'Альбер усмехнулся:
-Это мы уже проходили, если помнишь. И я рад, что ты мне веришь, - тут вдруг горячо воскликнул, - если боишься их, бросай все и поехали со мной за границу! Можешь взять Лили, вместе мы сможем ее защитить. Спрячемся где-нибудь на востоке, где нас никто не найдет, например в Московии...
Арман заметно вздрогнул и снова налил себе в кубок. Похоже, сегодня он решил напиться до беспамятства.
- Нет уж, спасибо, к этим северным варварам еще не хватало... А что до Ордена, так они везде достанут, он них нет спасенья... - он залпом осушил кубок и потянулся за следующей бутылкой.
-А вот я слышал, что как раз там-то их нет, - покачал головой Макс, - надо же что-то делать! Нельзя вот так сдаваться на милость Одрена!
-Я сам из них, - горько напомнил Арман, - посмотри мне в глаза. У тебя же есть дар видеть нас такими, какие мы на самом деле!
- Сейчас я в твоих глазах вижу только то, что ты выпил уже гораздо больше, чем следовало, - Макс попытался отобрать у друга бутылку, но тот вцепился в нее железной хваткой, - и я верю, я твердо верю, что кровь - не главное. У нас есть выбор, у всех.

-Я ждал тебя, Максимилиан.
Уйдя от мира и став отшельником отец Франсуа изменился до неузнаваемости — молодой граф узнал своего учителя и духовного наставника только по голосу. И дело было не только во внешности. Другим стал взгляд — в зеленовато-серых глазах священника появился теплый свет, незримые лучи которого могли отогреть, казалось, и тело, и душу. Он будто видел все мысли и чаяния своего собеседника, но при этом не осуждал, а любил. Любил каждого пришедшего в нему таким, какой он есть.
Признаться, Макс не ожидал, что его учитель настолько преобразится, хоть и слышал немало о том, что отец Франсуа за свои духовные подвиги снискал дар читать в душах людей и исцелять недуги как телесные, так и духовные. И то, что все это оказалось именно так, граф счел Божьим промыслом — только такой человек, почти святой, сможет помочь ему советом. А совет был очень нужен. После той странной ночи, когда они с Арманом смогли получить эликсир, после падения креста, что его уничтожил, в душе Максимилиана что-то сдвинулось и встало на место. Он много молился и каялся, но никак не мог найти успокоения, да и Орден не оставлял его в покое.
-Вы знали, что я приду?
-Да. И нам нужно о многом поговорить.
-За этим я и пришел к вам, святой отец. Мне очень нужна помощь!
Отец Франсуа встретил Макса, одинокого и пешего, на пороге крошечного бревенчатого домика в лесной чаще, где он теперь жил.
-Пойдем-ка в дом, там ты мне все расскажешь.
Несмотря на крайне аскетичную обстановку — грубо сколоченный стол, широкая лавка да печка в углу — внутри оказалось уютно и пахло травами. Священник широко перекрестился перед висящим на стене распятием, то же самое сделал и Макс. Усадив бывшего ученика на лавку и опустившись напротив на трехногий, сделанный из коряги табурет, отец Франсуа задумчиво провел рукой по седеющей бороде, делавшей его похожим на святого Петра, каким он изображается в костелах, и пытливо посмотрел на него.
Д'Альбер поерзал на лавке, точно сел на гвоздь, внезапно поняв, что понятия не имеет с чего начинать. Впрочем, заметив неловкость, священник заговорил сам:
-Господь выбрал тебя Своим воином.
-Меня? - моргнул граф, не ожидавший такого начала, - меня — воином? Да я столько нагрешил... вы же просто не знаете!..
-Если ты об Ордене, то знаю. И попал ты туда не случайно. Но впрочем, расскажи сам обо всем, что было после того, как вы с Арманом едва не погубили свою душу.
Макс понял, что тот говорит об открытие эликсира (ему и это известно?), и все-таки начал свой рассказ.

В ту ночь я словно очнулся ото сна и увидел со всей четкостью, каковая может быть только при ярком свете дня, в какую бездну едва не рухнул. Бездну, кишащую гадкими гидрами и драконами, именуемую ад. Я опасно балансировал на ее краю, но страшно было даже не это, а то, что шел я к этому краю охотно и радостно, поскольку зрение мое было заколдовано таким образом, что вместо мерзостей преисподней я видел идиллические картины радужного будущего. Но разбивший колбу с эликсиром крест уничтожил и эти шоры, что были на моих глазах, позволив узреть подлинное лицо Ордена.
Конечно, это произошло не сразу, и мне понадобился примерно год, дабы окончательно избавиться от каких бы то ни было иллюзий. Но первая ласточка прилетела тем же утром в лице герцогини де Монтегю. Она прибыла в Бриен в сопровождении лишь одной камеристки непозволительно ранним утром — мы с Арманом едва успели привести себя в порядок.
-Поздравляю с открытием эликсира, - вымолвила она, довольно улыбаясь, едва слуги были выставлены из столовой, куда подали завтрак на троих.
Сказать, что она нас огорошила, значило ничего не сказать. От неожиданности я едва не расплескал вино из бокала, что держал в руке, а Арман и вовсе лишился дара речи.
-Но, мадам, откуда вам известно... - начал было я, но герцогиня нетерпеливо перебила:
-Надеюсь, вы покажете его мне?
Я настолько растерялся, что не сразу сообразил, что ответить. Эликсира не было — единственная колба с ним разлетелась на мелкие кусочки, когда в нее угодил чугунный крест. И было очень странно, что Элен откуда-то знает о том, что тинктура была получена, но, похоже, не догадывается о ее уничтожении. Впрочем, как я внезапно понял, отдавать ее Ордену нельзя было ни в коем случае. Однако, пока я соображал, что ответить, Арман уже успел прийти в себя и вежливо улыбнуться, подливая вино в серебряный кубок гостьи:
-Разумеется, покажем, но немного позже. Видите ли, мадам, во время эксперимента в окно ударила грозовая молния, и в лаборатории произошел взрыв. Пострадала часть материалов, и нам потребуется некоторое время, чтобы все восстановить.
Герцогиня поморщилась, точно вино в бокале неожиданно оказалось прокисшим:
-Но ведь эликсир был получен, в чем же дело?
Откуда? Откуда она знает о том, что случилось буквально несколько часов назад, и о чем никому, кроме меня и Армана, известно не было? И почему тогда не знает о том, что случилось потом?
-Сударыня, мы можем показать вам лабораторию, и вы сами все поймете, - нашелся я, - однако же я не думал, что вы...
-Имею столь прямое отношение к Ордену? - усмехнулась теща Армана, - вы ошибались.
Говорила она холодно, но при этом не сводила с меня глаз — эта женщина умела смотреть так, не мигая, гипнотизируя. Так смотрел удав у заезжего факира, которого я в детстве видел на парижской площади. Только у удава глаза были не синие, а желтые, с вертикальными зрачками. Я тогда встретился с ним глазами — по крайней мере, мне так показалось — и почувствовал, что не могу отвести взгляд. Это было жутковато.
Покончив с завтраком, мы действительно проводили Элен в лабораторию.
-Осторожнее, мадам, - предупредил де Бриен, - на полу могут быть осколки — слуг-уборщиков мы по понятным причинам сюда не пускаем.
Утро после ночной грозы выдалось солнечное и яркое, поэтому сейчас в бывшем жилище капеллана было светло, и ничто не напоминало о разыгравшейся тут недавно мистерии. Герцогиня де Монтегю остановилась на пороге и окинула недовольным взглядом разгромленное помещение.
-Вот видите, - с нажимом сказал я, - нам нужно еще несколько дней, чтобы восстановить то, что было уничтожено взрывом. Ничего серьезного, но реакция требует времени.
Я откровенно блефовал, рассчитывая только на то, что молодая женщина не слишком сведуща в науке превращения веществ. Впрочем, некоторые алхимические процессы действительно протекают крайне медленно. Тут взгляд Элен упал на все еще торчащий из щели в полу чугунный крест, и глаза ее на миг сделались злыми и хищными. Я и раньше замечал у нее подобные метаморфозы (с которыми герцогиня, впрочем, всегда быстро справлялась), но в этот раз мне почудилось, что поменялось не только выражение, но и сами эти глаза, став из синих желтыми, как у того самого памятного удава, и даже зрачки будто бы вытянулись в вертикальные линии. Впрочем, скорее всего, подобное видение явилось всего лишь следствием бессонной и полной невероятных событий ночи.
-Что ж, очень жаль, - это была уже прежняя Элен, - доделывайте свои реакции. Я же приехала передать, что Орден в награду за столь важное открытие разрешает вам, Мируар, ознакомиться с «Заветами Великого Змея».
-А мне? - обиделся Арман.
-А вы, Бриен, насколько я помню, не сильны в арамейском, - серебристо рассмеялась герцогиня де Монтегю, - впрочем, и вас не обойдет награда.
Мы вернулись в столовую, куда слуги подали десерт.
-И все-таки, сударыня, откуда вам так быстро стало известно о наших экспериментах? - задал я мучивший меня все это время вопрос, - ведь мы закончили несколько часов назад.
-А вы думали, что Орден — это всего лишь сборище людей, увлекающихся древними книгами? - подняла соболью бровь Элен, - о, нет. Мы многое можем и многое знаем. И над многим властвуем.
Конечно, самым логичным было бы предположить, что Орден, каким-то образом прознав о том, что эксперимент был назначен именно на эту ночь, подослал лазутчика, но где тому было прятаться? Окна находились достаточно высоко над землей, чтобы можно было что-то услышать, находясь на улице, да и гроза помешала бы этому. Воспользоваться потайным ходом он тоже не мог - комната имела только один выход, мы проверили. Нет, версия с лазутчиком решительно не годится. Более того, Орден заранее знал, что они на пороге открытия, потому что успел принять решение о поощрении в случае успеха. Невероятно...
Но как бы то ни было, я получил доступ к трем книгам Великого Змея. Оговорюсь сразу, эликсир мы с Арманом не восстановили — после случая с упавшим крестом я понял, что он ни в коем случае не должен попасть в руки Ордена. Мы пошли на хитрость — передали Великому Магистру промежуточную фракцию, добавив туда несколько капель чудом сохранившейся настоящей тинктуры, дабы тот ничего не почуял (а в том, что почуять мог, я уже не сомневался — эти люди обладали какими-то непостижимыми талантами, узнавать о которых я начал только сейчас). Конечно, правда потом открылась, но подобным образом я выиграл некоторое время форы, и его хватило, чтобы прочитать книги и выписать из них самое важное.
Арману, который сперва выглядел уязвленным тем, что ему не дали доступа к «Заветам Великого Змея», быстро стало не до того, поскольку он неожиданно получил высокую должность при дворе и практически все время проводил в Лувре, лишь изредка навещая жену, так что работал я один, и ни одна живая душа не знала о том, что, возвращаясь в свои покои, я записываю в тетради прочитанное.
К моему удивлению, книги хранились не в Париже и не в королевской библиотеке замка Блуа, а в Монтегю, так что все эти полгода я провел под одной крышей со своим наставником в алхимии мэтром Анри и его супругой. Впрочем, та держалась, как подобает хозяйке дома и верной жене — в меру любезно и в меру отстраненно, так что от знаков ее внимания я по счастью был избавлен.
Прочитанное (а к тому времени я уже свободно читал по-арамейски) потрясло меня.
Первая книга была посвящена истории нефилимов, тех, чьими потомками являлись члены Ордена и коих, хвала Господу, нет в числе моих предков. Написано было в основном языком аллегорий, но все же было понятно, что нефилимы — потомки от браков между некими сверхъестественными существами и человеческими женщинами, были немногочисленны, что не помешало им распространиться во всей обитаемой земле. Это именно их древние народы почитали как «богов». Хотя, пожалуй, «богами» считались как раз те самые загадочные отцы нефилимов, а сами они были теми, кого древние греки называли титанами — детьми от браков между богами и людьми. Обладая знаниями, которые и не снились древним, они делились ими, но своеобразно: подсказывали новые виды оружия или чего-то, что можно использовать как оружие, деньги — тоже их изобретение, равно, как и магия. Причем, последняя использовалась исключительно для связи с их прародителями, которые якобы в далеком прошлом ушли — и здесь я не совсем понял: то ли под землю, то ли внутрь Земли.
Нефилимы стали основателями многих правящих династий — именно поэтому многие цари как древние, так и нынешние, гордятся своим «божественным» происхождением и блюдут чистоту крови. Тут я подумал о нашем короле и, признаться, удивился — ничего ТАКОГО я в нем не заметил, более того, считал и до сих пор считаю Генриха IV весьма неплохим человеком.
Но более всего меня насторожила последняя часть книги. В ней говорилось не о прошлом, а о целях пребывания нефилимов на земле. Из книги явствовало, что они хотят вернуть сюда тех, кто их породил, но для этого нужно подготовить почву, ибо люди сейчас не примут их, поскольку позабыли старых «богов» и служат Единому Богу. И лишь, как было сказано в книге, в отдаленных частях земли есть народы, которые до сих пор поклоняются этим существам. Для того, чтобы они могли вернуться оттуда, где теперь находятся — видимо, из преисподней — люди, цитирую: «должны обратиться к своему природному естеству».

Чем больше рассказывал Макс, тем сильнее хмурился пожилой отшельник.
-Надеюсь, ты понимаешь, кто такие эти нефилимы и их потомки, - после долгой паузы проговорил он.
-Не до конца, - покачал головой граф, - они утверждают, что их прародитель — какой-то Великий Змей, а сами они — носители его крови. И я действительно не раз видел, как их глаза на миг становятся точно у удавов или, точнее, у драконов, как их рисуют в книгах о рыцарях. Но этот Великий Змей... уж не тот ли, что подсунул Еве яблоко в Эдемском саду?
Признаться, Макс и сам не до конца поверил в то, что сказал — слишком уж невероятно это звучало.
-Ты все правильно понял, сын мой, - вздохнул отец Франсуа, взял большой нож и стал нарезать серый ноздреватый хлеб, что лежал на тарелке, накрытый чистой салфеткой из грубого полотна. Подвинув тарелку к Макса и, достав из печки глиняный кувшин, разлил его содержимое по кружкам. По крошечной комнатке поплыл аромат луговых трав.
-Пища, достойная графа д'Альбера, - сказал священник без тени насмешки, очень серьезно. Тот удивленно посмотрел на него, но хлеб взял, запив его теплым травяным отваром, - все они — потомки падших ангелов, которые, облекшись плотью, смогли в древние времена оставить потомство, дабы осквернить род человеческий.
-Но для чего?
-Когда настанут последние времена, чем больше будет их потомков и последователей, тем меньше душ уйдет к Богу. Они хотят править на земле, а для того, чтобы править, нужны подданные. Поэтому они пойдут на все, чтобы сделать из людей своих слуг. Сейчас в моду вошла античная культура — художники пишут обнаженную натуру, а библейские сюжеты уступают место сценам из жизни греческих богов. Думаешь, это случайно?
Макс покивал. Он и сам думал об этом и о том, кем именно были на самом деле античные боги, когда читал первую книгу.
-А самое главное, что мешаем им уже сейчас захватить власть на земле, - это Церковь. Вера в Бога, любовь в самом высшем понимании. Вот, что они больше всего хотят уничтожить.
-Верно, - снова кивнул молодой граф, - именно этому и посвящена вторая книга.

Когда я за нее взялся, у меня уже была исписана толстая тетрадь. Признаться, я и сам не знаю, что чего решил оставить себе конспекты «Заповедей», но сердце подсказывало: я все делаю правильно. Однако на случай, если записи попадут в руки кого-то из Ордена, я использовал шифр, ключа от которого не знал никто, кроме меня. Работа потребовала два месяца, но, по счастью, меня никто не торопил, и я спокойно приступил ко второй книге. И она была страшнее первой, ибо в ней говорилось о том, как сокрушить Церковь. Именно христианство, согласно этой книге, отвратило лик людей от «богов» и именно оно мешает им вспомнить «учителей» древности. Я даже запомнил дословно слова этого адского трактата: «Уходя в сие суеверие, люди отрекаются от своей природы, от всего того, что естественно для них и составляет немалое удовольствие и удобство существования. Оно делает их бесполезными для нас, ибо не позволяет мстить за себя и карать обидчиков, осуждает свободные наслаждения сообразно желаниям плоти своей и противится накоплению земных богатств, кои, как известно, обещают удобную жизнь до самой смерти». А самое главное, по мнению неведомых авторов «Завета Великого Змея», люди должны отречься от Бога, и в той же книге содержался целый перечень предписаний, которые надлежит выполнять нефилимам и их слугам для того, чтобы это стало возможным.
Там было и насаждение язычества, которое должно преподноситься как истинная религия, и распространение всевозможных философских течений, которые либо вообще отрицают существование Бога, либо искажают истинную веру, мешая ее все с теми же языческими культами. И здесь я сразу подумал о трудах Джордано Бруно и других приверженцев идеи пантеизма, столь модного в наше время. Да и современное искусство, которым я всю жизнь восхищался, предстало мне в другом свете. Стало понятно назначение всех этих многочисленных Венер и нимф с фавнами, что украшают дворцы Италии, да и Франции тоже, вакханалий и прочих творений, сюжеты которых даже мне, никогда не блиставшему целомудрием, порой кажутся совершенно неприличными.
Однако многое тогда еще не могло уложиться в целостную картину, например, я никак не не мог взять в толк, как все эти меры могут изменить мировоззрение людей — ведь нефилимам нужна не горстка философов и художников, им требуется все человечество. И только третья, пожалуй, самая страшная книга расставила все по местам, ибо в ней содержался расписанный по пунктам план действий нефилимов от их появления до последних времен. И нет, это были не пророчества, наподобие брошюр, издаваемых в свое время Нострадамусом, это был именно страшный в своем цинизме план.
Кое-что из предписанного им осуществить не удалось. Например, в первой части книги недвусмысленно было приказано не допустить рождения Христа, и то, что Он все-таки пришел на землю, явилось самым грандиозным их поражением.
Но много здесь было и того, что нефилимам воплотить удалось, и касалось это не только религии. Нашел я указания и относительно нашего времени, которое в «Заветах Великого Змея» именовалось Возрождением — видимо, подразумевалось то самое возрождение язычества, о котором я уже упоминал. И, чем дальше в будущее, чем страшнее становились инструкции. «Мамону должно возвести в культ, все на свете да меряется деньгами» - так гласил выделенный красным пункт плана.
Трудно было понять, какие установлены временные отрезки для реализации сих предписаний и были ли они вообще, но особенно поразили меня разделы, касающиеся производства оружия, которое способно одним выстрелом уничтожить целый город — принцип его действия излагался тут же, однако моих познаний не хватило, чтобы его понять. И именно этот принцип надлежало внушить нужному человеку, который и станет для всех его первооткрывателем. Также предписывалось находить среди людей, не имеющих нефилимских корней, тех, кто может в перспективе оказать большое влияние на все человечество, и переманивать на свою сторону, дабы использовать в своих интересах, оставаясь при этом в тени. Там вообще много говорилось о влиянии на все человечество, правда, я не представляю, как можно быстро донести какую-то информацию одновременно до всех. Впрочем, допускаю, в будущем такая возможность и появится.
Я не стану цитировать отдельные пункты этих предписаний, ибо выглядят они весьма странно и говорят о непонятных современному человеку вещах, однако нет сомнений в том, что настанет время для каждого из них, как настало оно для тех, что относятся к прошлому. И скажу, что исполнение всех указаний третьего дома «Заветов» должно привести к тому, что все люди станут жить только плотскими желаниями и все на свете мерить деньгами. При этом самих людей на земле не должно становиться очень много — ровно столько, сколько понадобится слуг нефилимам и их прародителям. Называлось точное число — 500 тысяч.
Эту книгу я исхитрился переписать практически полностью, и то, что ни мэтр Анри, ни его жена, ни кто-то еще из Ордена не знал об этом, явилось чудом. Как и то, что меня вообще допустили до этих книг так надолго.

-Может быть, я после всего прочитанного стал излишне мнительным, но сомневаюсь, что до «Заветов» меня допустили только лишь в награду за открытый эликсир, - закончил свой рассказ Макс.
За затянутым бычьим пузырем оконцем уже стемнело, и отец Франсуа зажег толстую сальную свечу.
-Ты правильно сделал, что скопировал книги, - произнес пожилой отшельник, - этого бесы никак от тебя не ожидали...
-Бесы?
-Падшие ангелы, прародители нефилимов. Ведь это именно они управляют своими детьми и подсказывают им, что делать, - пояснил бывший наставник Макса, - правда, отдают себе в этом отчет далеко не все из них.
-Но для чего же они вообще разрешили мне прочитать книги?
Отец Франсуа поднялся, подошел к печке и бросил в нее несколько поленьев — в домике становилось холодно.
-Ты ведь сам сказал, что им велено находить тех, кто не имеет крови нефилимов, но может как-то повлиять на историю, и переманивать на свою сторону.
Граф д'Альбер невесело усмехнулся:
-Это я-то смогу повлиять на историю?
-Можешь, сын мой. Ты можешь им помешать, и они это прекрасно знают. Потому и пытаются сделать тебя одним из них...
-И им это едва не удалось, - горько вымолвил Макс, - я ведь почти что с потрохами принадлежал им, и, если бы не тот случай в лаборатории...
-Однако же он произошел, поскольку таков был Божий промысел, - отец Франсуа положил руку на плечо бывшего ученика, - ты многое сможешь, мальчик мой. Слушай свое сердце и не сворачивай с избранного пути.
-Но почему именно я? Я ведь никогда не был образцом добродетели! - в отчаянии воскликнул граф.
И тут отец Франсуа снова поднялся на ноги и как-то по-особенному взглянул на Макса, тому даже показалось, что в хижине стало светлее.
-Твое служение — раз за разом становиться на пути потомков падших, отдавая за это свою жизнь. Я благословляю тебя, Максимилиан, на подвиг мученичества. Впрочем, в твоей власти отказаться от этого пути..
Макс помедлил. Подвиг мученичества? Отдавать свою жизнь — раз за разом? Как это вообще может быть?.. Он ни на миг не усомнился в истинности слов отшельника, и ему стало страшно. Именно сейчас, когда он, наконец, во всем разобрался, ему как никогда раньше сильно хотелось жить. Все это вихрем пронеслось в голове у молодого графа, но вслух он сказал другое:
-Не откажусь. Но скажите, святой отец, нефилимы и их потомки... для них совсем нет пути к спасению?
Отец Франсуа взглянул на бывшего ученика немного удивленно, а потом сказал:
-У Господа есть спасение для всех.

-Ну вот, сынок, я обо всем договорился, - отец, как-то сразу состарившийся и поседевший, стоял посреди комнатушки, где Макс прожил последние несколько дней, - послезавтра мимо Бриена будет проезжать обоз русских купцов, ты присоединишься к ним. Среди торговцев мехом тебя искать не станут, документы у тебя будут. Вот только бороду придется приклеить, чтобы тебя не узнали — свою-то растить уже некогда.
Антуан де Мируар торопливо говорил, точно боялся, что сын не станет его слушать и уйдет. Ведь только сейчас, когда он, скорее всего, навсегда расстанется с Максимилианом, граф понял, как любит его.
-Спасибо, отец, - Макс подошел к нему и порывисто обнял, а потом прошептал, - как мне тебя не хватало!

(продолжение следует)

@темы: Чукча - писатель